Ирвин Ялом - Все мы творения на день

После паузы в несколько секунд Наташа продолжила:

– Когда мне стало лучше, я поступила в университет, начала заниматься музыкой и, к своему удивлению, обнаружила, что у меня способности к игре на виолончели – не такие яркие, чтобы стать исполнительницей, но достаточные для преподавания. И я стала учить игре на виолончели и занимаюсь этим по сей день. Павел, мой нынешний муж, был одним из моих первых студентов. Худший виолончелист из всех, кого довелось слышать, зато прекрасный человек и, как потом выяснилось, весьма умный и успешный предприниматель. Мы влюбились друг в друга, ради меня он развелся, мы поженились, и началась наша долгая и чудесная жизнь.

– Рассказ лаконичный и в то же время предельно ясный. Спасибо, Наташа.

– Как я уже сказала, я много раз мысленно репетировала его. Теперь понимаете, почему я не хотела, чтобы меня перебивали?

– Понимаю. Что ж, давайте вернемся к выставке в Вашингтоне. Кстати, если я использую какие-то слова, которые вам не вполне понятны, пожалуйста, останавливайте меня.

– Пока что мне все понятно. У меня хороший словарный запас, я читаю много американских романов, чтобы поддерживать мой английский. Сейчас читаю «Хендерсона – короля дождя».

– У вас хороший вкус. Это одна из моих любимых книг, и Сол Беллоу – один из наших великих писателей, хотя, конечно, это не Достоевский. Но вернемся к выставке. После вашего рассказа я хорошо представляю, насколько эмоциональным было ваше переживание. Расскажите мне подробно, что с вами происходило. Вы сказали, что вбежали туда, разыскивая Сергея, человека, которого вы называете «любовью всей вашей жизни»?

– Да, я практически уверена, что именно Сергей был у меня на уме, когда я бросилась на выставку, хотя тогда я не отдавала себе в этом отчет. «Любовь всей моей жизни» не обязательно означает моей осознанной жизни . Вы, знаменитый психотерапевт, должны это понимать.

– Mea culpa [4] Моя вина ( лат. ). , – ответил я. Очаровательные легкие уколы в мой адрес оживляли нашу беседу.

– На сей раз я вас прощаю. Возвращаюсь к выставке. Там было много старых афиш и плакатов из Большого театра и из театра имени Кирова, и на одном – том, что висел недалеко от входа, – был Сергей, танцующий в «Лебедином озере». Головокружительная картина! Он летел, словно ангел. Изображение было немного нечетким, но я не сомневалась, что это Сергей, хотя его имя не было подписано. Я провела на выставке несколько часов, осмотрела все, но нигде не было ни одного упоминания его имени, ни единого. Вы можете в это поверить? Сергей был богом, но имя его больше не существует… Теперь я вспоминаю…

– Что? Что вы вспоминаете?

– Вы спросили, когда я впервые почувствовала, что теряю себя. Это началось тогда . Я помню, как вышла из галереи, будто в трансе, и с тех пор я больше не чувствую себя собой.

– А вы искали на выставке себя ? Свои фотографии или упоминания своего имени?

– Я плохо помню тот день. Мне нужно его восстроить . Я правильно говорю?

– Я вас понял. Вам нужно восстановить тот день.

– Да, мне нужно восстановить свое посещение галереи. Кажется, меня настолько шокировало, что они не упомянули Сергея, что я сказала себе: «Если тут нет его , то меня тем более нет». Но, наверное, как-то между делом я все-таки себя искала. Там было несколько фотографий постановки «Жизель» в «Ла-Скала», без дат; когда-то я два сезона танцевала в ней роль Мирты. Помню, как рассматривала фотографию, приблизившись к ней настолько, что коснулась ее носом, и ко мне кинулся сердитый охранник и провел передо мной воображаемую линию, через которую нельзя переступать.

– Это кажется таким естественным – искать себя на этих исторических фотографиях.

– Но какое право я имею искать там себя? Я повторю еще раз, если вы так и не поняли или не услышали. Сергей был богом, он парил над нами в облаках, а мы, все остальные танцоры, с восторгом глядели на него, как дети смотрят на пролетающий по небу величественный дирижабль.

– Я несколько озадачен. Позвольте, я повторю все, что мне известно о Сергее. Он был великим танцовщиком, и вы с ним выступали в одной труппе в России, а затем, когда он бежал в Италию, вы решили бежать вместе с ним и вышли за него замуж. После этого вы вместе танцевали в Италии, а когда у вас обнаружилась подагра, он бросил вас и начал отношения с другой женщиной. Это вас чрезвычайно расстроило, и вы порезали его разбитой бутылкой. Все верно?

Наташа кивнула.

– Общались ли вы с Сергеем после того, как вместе с вашей тетей покинули Италию?

– Нет. Я больше никогда его не видела. Не получала от него никаких известий. Ни единого слова.

– Но вы продолжали о нем думать?

– Да. Поначалу, когда я слышала его имя, меня охватывали мысли о нем, и приходилось биться головой о стену, чтобы вышибить его из головы. Но в конце концов я вымарала его из своей памяти, вырезала все воспоминания о нем.

– Он причинил вам сильнейшую боль, вы вырезали все воспоминания о нем, но на прошлой неделе зашли на выставку в Национальной галерее, думая о нем как о «любви всей вашей жизни», искали его фотографии и были возмущены тем, что им пренебрегли и его забыли. Я озадачен.

– Да-да, понимаю вас. Все это очень противоречиво. Посещение той выставки было похоже на раскопки в моей голове. Будто я вслепую проткнула большую артерию с энергией, и теперь эта энергия забила наружу… Я так неловко говорю… Вы понимаете меня?

Я кивнул, и Наташа продолжила:

– Сергей был на четыре года старше меня, так что теперь ему должно быть семьдесят три. Если он, конечно, жив. Но я не могу представить себе семидесятитрехлетнего Сергея. Это невозможно. Поверьте, если бы вы знали его, вы бы поняли. Я мысленно вижу перед собой только того молодого и прекрасного танцовщика с плаката, вечно плывущего по воздуху. Я ничего не слышала о нем с тех самых пор, как рассекла его лицо, – так много лет назад! Наверное, я могла бы что-то узнать о нем в Интернете, может быть, в «Фейсбуке», но я боюсь искать.

– Боитесь – чего?

– Всего. Боюсь, что он умер. Или что он по-прежнему прекрасен и хочет меня. Что мы начнем переписываться, и боль в моей груди станет невыносимой, и я снова влюблюсь. Что я брошу Павла и уйду к Сергею, где бы он ни был.

– Вы говорите так, словно ваша жизнь с Сергеем просто остановилась и по-прежнему где-то существует. И, если вы вернетесь туда, все будет, как раньше, – взаимная любовь, бушующая страсть и даже красота юности.

– Именно так.

– Но на самом деле правдоподобный жизненный сценарий состоит в том, что Сергея либо нет в живых, либо он выглядит как семидесятитрехлетний старик. Весь в морщинах, скорее всего седой, а может быть, лысый. Вполне возможно, скрюченный и, очень вероятно, совсем с иными чувствами вспоминающий годы совместной жизни с вами и не испытывающий к вам добрых чувств, особенно когда он видит в зеркале шрамы на своем лице.