Авантюристы, иллюзионисты, фальсификаторы, фальшивомонетчики

«…Прусский фельдмаршал Левальд, кенигсбергский губернатор, к которому я имел рекомендательное письмо, при прощальном моем посещении дал мне такое же письмо в Ригу на имя г. Воейкова. До сих пор я ехал в публичном экипаже; но перед въездом в русскую империю почувствовал, что мне следует появиться там в виде знатного господина, и потому нанял себе четвероместную карету, шестернею. На границе какой-то незнакомец останавливает мой экипаж, приглашая меня оплатить пошлинами ввозимые мною товары. Я ему отвечаю словами греческого мудреца (увы! на этот раз вполне подходящими ко мне): «все мое со мною». Но он все-таки настаивает на требовании вскрыть мои чемоданы. Я приказываю кучеру погонять вперед; незнакомец не пускает, и мой кучер, полагая, что мы имеем дело с таможенным досмотрщиком, не смеет трогаться далее. Тогда я выскакиваю из кареты с пистолетом в одной руке и с тростью в другой. Незнакомец угадывает мои намерения и пускается бежать со всех ног. Со мною был слуга, родом из Лотарингии, не сдвинувшийся с места в продолжении всей этой сцены, несмотря на горячие мои внушения. Увидя, что дело кончилось, он мне сказал:

— «Я хотел предоставить вам, сударь, всю честь победы, которую вы одержали».

Мой въезд в Митаву произвел впечатление. Содержатели гостиниц почтительно мне кланялись, как бы приглашая остановиться у них. Кучер привез меня прямо в великолепный отель, насупротив герцогского дворца. После расплаты с кучером у меня осталось на лицо всего три червонца!

На другой день утром я представился камергеру Кейзерлингу с письмом барона Трейделя. Г-жа Кейзерлинг оставила меня завтракать. Нам подавала шоколад молодая полька, прехорошенькая собой. Я имел время налюбоваться этой мадонной, которая, с потупленными глазами, с подносом в руке, неподвижно стояла подле меня. Вдруг мне приходит в голову мысль, порядочно шальная в моем положении. Я вынимаю из жилета последние свои три червонца и, отдавая назад выпитую чашку красавице, ловко опускаю их на ее поднос. После завтрака г. Кейзерлинг уехал и, возвратясь, сказал, что видел герцогиню курляндскую, которая приглашает меня на бал нынешнего вечера. Это приглашение смутило меня; я вежливо отклонил его, сославшись на неимение зимнего костюма. В самом деле, тогда наступил уже октябрь, а у меня было только тафтяное платье.

Когда я воротился в гостиницу, хозяйка доложила, что в соседней зале ожидает меня один из камергеров его светлости герцога. Он имел поручение передать мне, что герцогский бал будет маскированный и что, следовательно, мне будет нетрудно найти себе костюм у торговцев. Вдобавок он сказал, что хотя первоначально бал назначался быть парадным, но это условие изменено ввиду того, что один именитый иностранец, приехавший накануне, не получил еще своего багажа. Затем камергер удалился, отвесив множество поклонов.

Невеселое было мое положение: как найти способ отделаться от посещения бала, по которому даже распоряжения изменены ради моей особы? Я ломал себе голову, как бы приискать выход из этого затруднения; но тут явился ко мне еврейский торгаш с предложением разменять на червонцы (дукаты) прусское золото, которое могло быть у меня.

— У меня нет ни одного фридрихсдора.

— По крайней мере, есть у вас несколько флоринов?

— Ни того, ни другого нет.

— Ну, так у вас должны быть гинеи, потому что вы, говорят, приехали сюда из Англии?

— И этой монеты я не имею: все мои деньги в дукатах.

— А у вас их изрядное количество, не правда ли?

Мой торгаш произнес эти последние слова с улыбкой, которая сперва заставила меня подумать, что ему известно истинное содержание моего кошелька. Но жид тотчас же продолжал:

— Я знаю, что вы расходуете их бережно и что при такой манере несколько сотен, которые у вас могут быть, вам здесь ненадолго хватит. Я имею надобность в четырехстах рублях на Петербург: не хотите ли доставить мне переводной билет на эту сумму за двести дукатов?

Я немедленно согласился и дал ему переводное письмо на греческого банкира Димитрия Папа-нельполо. Доверчивая обязательность жидка послужила мне единственно вследствие подарка мною трех червонцев молодой горничной. Таким образом, нет ничего на свете легче и в то же время труднее, как добывать деньги. Все зависит от приемов, с какими возьмешься за дело, да от прихоти счастья. Не будь с моей стороны хвастливо щедрой выходки, я остался бы без гроша в кармане.

Вечером г. Кейзерлинг представил меня герцогине, супруге известного Бирона, прежнего любимца императрицы Анны. Это был старик, уже несколько сгорбленный и плешивый. Всматриваясь в него поближе, видишь, что когда-то он был очень красив. Танцы длились до утра. Красавиц было множество, и я надеялся за ужином поволочиться за какой-нибудь из них, да не удалось. Герцогиня, подав мне руку вести ее к ужину, усадила меня за стол из 12 приборов, за которыми восседали все пожилые вдовствующие особы.

Я уехал из Митавы через несколько дней спустя, снабженный рекомендательными письмами к принцу Карлу Бирону, пребывавшему в Риге. Герцог был столько обязателен, что дал мне один из своих дорожных экипажей доехать до этого города. Перед моим отъездом он спросил у меня: какой подарок был бы мне приятнее — вещь или ее стоимость наличными деньгами? Я выбрал последнее и получил 400 талеров.

В Риге принц Карл принял меня с большою предупредительностью, предложив мне пользоваться его столом и кошельком. О помещении умалчивалось, потому что его собственное было тесновато, но он посодействовал мне достать очень удобную квартиру. В первый раз, когда я обедал у принца, то встретил там: танцовщика Кампиони — человека, стоявшего по уму и манерам гораздо выше своего ремесла; некоего барона Сент-Элена, из Савойи — игрока, развратника и плута; одну даму с подержанной уже наружностью; адъютанта, состоявшего при особе принца, и недурную собой женщину, лет двадцати, сидевшую по левую руку хозяина. Она имела вид грустный и задумчивый, ничего не ела и пила только воду. Кампиони сделал мне знак, что она любовница принца… А после сказал мне, что она стоит принцу пропасть денег и делает его несчастливым. Целых два года она дуется на него за отказ на ней жениться. Принц не прочь отделаться от нее и уже предлагал ей в мужья одного подпоручика, но разборчивая дама потребовала чин повыше, по крайней мере, капитанский, а из здешних офицеров, имеющих этот чин, не оказалось ни одного холостого.

(Казанова впоследствии встретился опять с принцем Карлом, уже в Петербурге…) Принц жил в Петербурге у г. Демидова, владельца богатейших железных рудников в России, построившего себе целый дом из одного этого металла: стены, двери, лестницы, окна, потолки, полы и кровля — все было из железа! В таком здании нечего бояться пожара. Худший исход для живущего в доме представляется в опасности изжариться, но не обратиться в пепел.