Геноцид и массовые репрессии

Меня хунвейбины отправили в школьную тюрьму. В то время в ней уже забили до смерти больше десяти человек! Когда я хотел вернуться домой, они стали угрожать мне и говорить, что я стою на реакционной платформе! Моя несчастная мать все время плачет и страдает, комнаты, в которых мы жили, опечатаны хунвейбинами. Когда хунвейбины узнали, что я вернулся домой, они стали опять орать и ругаться. Потом решили отправить меня, как и некоторых других учащихся нашей школы, в деревню на трудовое воспитание.

Как они относились к нам! Хуже, чем к собакам. Они били нас, когда хотели. Помимо того, что мы каждый день по восемь часов работали под их надзором, они заставляли нас работать еще и еще. По ночам мы не могли спокойно спать, потому что в любой момент тебя могли поднять и выгнать в темноту, во двор, а там заставить «делать упражнения» или трудиться. Душевные страдания и физические муки постепенно подорвали мои силы, но все-таки я все вынес!

Я не мог спокойно думать о трагической судьбе моих родителей. Мой доведенный до самоубийства отец был объявлен «контрреволюционером», а мою несчастную мать хотели либо понизить по службе, либо отправить в деревню. У меня больше нет сил терпеть все это! Я не могу не обратиться к богу с вопросом: «За какие грехи мы попали в такое положение? Почему так трагична судьба моих родителей? Почему эти хунвейбины, которые принесли нам столько горя, пользуются защитой закона, а мы ее лишены? Почему в ходе этого движения меня едва не убили? Почему все это?!

И сейчас у хунвейбинов нет никаких материалов, подтверждающих, что мои родители контрреволюционеры, что они кончали жизнь самоубийством, чувствуя якобы за собой вину. Почему же все так происходит? В ходе движения было убито столько людей, что эти цифры поражают, но что значат цифры в сравнении с 700 миллионами людей? Ведь китайцев слишком много! Пусть умрут сотни, тысячи, десятки тысяч… Ничего не случиться.

Чем больше я думаю о своем будущем, тем более безнадежным кажется оно мне, и я спрашиваю себя: есть ли вообще будущее у таких, как я, молодых людей, выросших в новом обществе? Передо мною тупик. Умереть? Нет! Я еще молод! Я хочу жить! Мне всего восемнадцать».

Правящая группировка звала всех «бунтарей» причаститься к «революционному делу» в столице. Началось невиданное паломничество в Пекин за опытом столичных хунвейбинов. В терминологии «культурной революции» это называлось «революционной смычкой».

О том, сколько значительным было число этих экскурсантов, свидетельствует, например, специальное уведомление ЦК КПК и горсовета КНР от 5 сентября 1966 г., расклеенное на улицах города. Там, в частности, указывалось, что в Пекин для участия в «революционной смычке» могут ехать абсолютно все учащиеся высших учебных заведений страны. Для приезда была установлена норма — один человек на пятьдесят студентов. Что касается учащихся средних школ, то они «ввиду того, что их общее количество очень велико», должны были посылать по одному представителю от каждых десяти тысяч. Преподаватели, служащие и рабочие имеют право посылать одного человека на каждую сотню выехавших в Пекин учеников.

Беспорядочный вихрь хунвейбинов внес сумятицу в напряженный ритм жизни больших и малых городов.

Хунвейбины и цзаофани объединены в батальоны, роты, взводы, звенья. Они имеются в провинциях, городах, университетах, школах. С самого первого дня было заявлено, что «красные бунтари» должны стать резервом Народно-освободительной армии.

День «красного охранника» разбит на две части. Первая — так называемая учеба. Точнее, это неоднократно возобновляемая зубрежка цитат Мао плюс многочасовой рейд по центральным улицам, площадям, бульварам, где уже с рассвета вывешены свежие дацзыбао. Сидя на корточках, стоя в толпе, лежа на тротуаре, хунвейбины старательно переписывают с них все подряд в свои толстые тетради и блокноты. Это главный капитал, который юные «миссионеры маонизма» должны унести на периферию и с его помощью склонять к исповеданию той же «религии» полуграмотную, а то и вовсе неграмотную массу в деревне.

Вторая половина «рабочего дня» хунвейбина, как правило, начинается двухчасовой военной подготовкой.

Агентство Синьхуа сообщало: «Каждый день хунвейбины проходят военное обучение, отрабатывая штыковой бой, стрельбу по мишеням, метание гранаты и другие основные упражнения». Как сообщала печать, для организации военной подготовки «красных охранников» было выделено свыше 100 тысяч советников из числа военнослужащих.

Ни днем, ни ночью не смыкают глаз города, оккупированные шумным воинством. «Красные охранники» уже не прочь попросить и оружие. Но пока сам премьер увещевает пылких революционеров: «Вы правильно говорите, что вы резерв нашей Народно-освободительной армии. В вашей среде раздаются голоса, чтобы дать вам оружие. Мы не можем этого сделать».

В Пекине вывешены дацзыбао с текстом «приказа №76 военного комитета ЦК КПК» об участии армии в «культурной революции». Командирам и солдатам приказано поддержать действия хунвейбинов и цзаофаней. Согласно этому приказу армейские части могут самостоятельно производить аресты, обыски и подвергать людей физическим наказаниям.

Юнцы с красными повязками разрушили множество ценнейших памятников культуры — древних скульптур, древних архитектурных сооружений, созданных гением народа.

В древней столице Тибета — Лхасе хунвейбины разрушили и разграбили бесценные сокровища храмов, в том числе уничтожили и растащили по кускам статую тибетского «Бога бесконечного милосердия». Это одна из самых знаменитых скульптур Востока — фигура с одиннадцатью головами и тысячью рук, в ладонь каждой руки был вложен глаз Будды. Согласно легенде глина для этой скульптуры была собрана в разных местах Индии и смешана с водой Ганга. Поколения паломников покрыли эту статую листами узорного золота…

Разрушена могила крупнейшего китайского художника Ци Бай-ши, снесен бюст Пушкина в Шанхае, загажены уникальные галереи императорского дворца в Пекине.

Впрочем, хунвейбины не просто разоряют исторические и художественные ценности, принадлежавшие народу. Их руками сознательно уничтожают культуру те, кому она мешает. При этом группа Мао Цзэ-дуна не останавливается только на разрушении памятников культуры. Инакомыслящие должны быть унижены и подавлены.

Одним из первых в черных списках «великой пролетарской культурной революции» был ректор, секретарь парткома Пекинского университета Лу Пин, которого ныне в Китае именуют не иначе, как «черным бандитом, контрреволюционером, агентом советских ревизионистов». Его преступления состоят в том, что он придерживался принципов обучения принятых в СССР. В том, что студенты философского факультета изучали философию, исторического — историю, физического - физику вместо того, чтобы заниматься лишь зубрежкой цитат Мао Цзэ-дуна. Добавим к этому, что, помимо ректора, в черном списке оказалось несколько десятков профессоров и преподавателей Пекинского университета и что подобной участи не избежало почти ни одно высшее учебное заведение КНР.