Татьяна Ревяко - Тюрьмы и наказания: Инквизиция, тюрьмы, телесные наказания, казни

Второстепенные подробности известны нам из отчета одного свидетеля казни Яна Гуса в Констанце в 1415 г. Несчастный должен был стать между дух вязанок хвороста, и его крепко привязали веревками к толстому столбу; веревки охватывали его вокруг лодыжек, коленей, паха, талии и подмышками; на шею ему надели цепь. Затем заметили, что он повернулся лицом к востоку, а так как это было неприлично для еретика, то его повернули лицом к западу. Он был обложен до самого подбородка связками хвороста и соломы. После этого граф палатин Людовик, наблюдавший за исполнением казни, подошел к эшафоту вместе с констанцским прево и в последний раз предложил Гусу отречься. Когда он отказался, они отошли и ударили в ладони, что было знаком для исполнителей казни поджечь костер. Когда огонь пожрал все, то приступили к возмутительному делу окончательного уничтожения обуглившегося трупа; его разорвали на части и перебили кости, а затем остатки и внутренности снова бросили в огонь.

Когда можно было опасаться, чтобы присутствовавшие не сохранили остатков мученика, при казнях Арнольда Брешианского, некоторых францисканцев-спиритуалов, Гуса, Савонаролы, то после того, как огонь погасал, тщательно собирали пепел и бросали его в проточную воду.

Есть что-то забавное и ужасное в контрасте между этими крайними проявлениями человеческой злобы и бесстрастным счетом издержек, который представлялся светской власти. В отчетах Арно Ассали мы находим подробную запись расходов по сожжению четырех еретиков в Каркассоне 24 апреля 1323 г.

Немного более двух ливров на каждого сожженного еретика.

Если еретик умирал до совершения над ним казни, и если делалось постановление о вырытии его тела и костей, то церемония сожжения их была, конечно, менее торжественна, но не упускали ничего, чтобы сделать ее ужасной. До нас дошел от 1237 г. рассказ одного современника, Гильема Пелиссона, о том, как было вырыто в Тулузе много трупов людей знатных и других покойников. Их кости и разложившиеся трупы тащили по улицам, причем впереди шел глашатай и кричал: «Qui aytal fara, aytal репа» («всякий, кто поступит так, так вот и погибнет»), затем они были сожжены «во славу Бога, Блаженной Девы Марии, Его Матери, и блаженного Доминика, их служителя». Эта процедура, несмотря на то, что была довольно дорога, сохранялась во все время существования Инквизиции. Из отчетов Арно Ассали от 1323 г. мы видим, что вырыть кости трех еретиков, купить для них мешок, купить веревки, чтобы завязать мешок, нанять двух лошадей дотащить мешок до площади и купить дрова для костра — стоило 5 ливров 19 су 6 денье.

(Генри Чарльз Ли. История инквизиции. — М., «Ладомир», 1994)

Вскитаниях, диспутах, заботах о напечатании сочинений и проходит жизнь Бруно. Ему уже сорок четыре года. Давно покинул он свою родину. Истосковался по ней: так и тянет порой на юг Италии — к синему морю, лучистому небу… О, эти воспоминания детства и светлой юности — и у него она была! Так много в них поэтической прелести! Так властно влекут они туда, где были пережиты и веселые детские игры, и радостные встречи с друзьями юных дней, и первая чистая любовь! На перевале жизни это чувствуется подчас с исключительной остротой. Почувствовал это и Бруно. А тут еще подвернулся какой-то молодой и знатный венецианец, который объявил через посредника, что он горячий поклонник Бруно и предлагает ему приехать в Венецию. И Бруно, на собственную гибель, поехал…

Судьба смелого ученого не могла в ту эпоху не окончиться трагически. Его могучий ум, его глубокие мысли оказались страшными для господствующей идеологии.

Такие мысли и такие речи не прощались. Не простились они и Джордано Бруно. Вскоре по приезде в Венецию, при помощи предательства пригласившего его к себе «почитателя», Бруно был арестован. Когда об этом узнали в Риме, то стали требовать, чтобы Венеция передала узника в руки римской инквизиции. Бруно не простой еретик, говорили римские изуверы. Он вождь еретиков. Венеция сначала упиралась: не к лицу, мол, такой почтенной республике, как Венецианская, поступаться своей независимостью. Но ее уломали: в начале 1593 г. Бруно перевели в Рим.

Семь долгих, мучительных лет провел он в римской тюрьме. Его многократно терзали допросами и угрозами. Его пытали. Были минуты слабости, когда под гнетом угроз и пыток он заявлял, что готов примириться с церковью. Когда же «святейшая» потребовала, чтобы Бруно употребил весь ум, все знания и весь свой дивный талант оратора на то, чтобы публично опровергнуть свои идеи и восхвалять все, что бичевал он на протяжении целой жизни, беззаветная любовь к истине, гордость, кипучая энергия проявились в этом человеке во всем своем героическом величии, и Бруно, прямо смотря в глаза своим судьям: сказал: «Я не могу и не хочу отречься. Мне не от чего отрекаться».

Этот ответ решил его судьбу. «Святейшая» приговорила его к смерти… «без пролития крови». Выслушав приговор, Бруно обратился к судьям со словами: «Вы, как видно, произносите свой приговор с большим страхом, чем я выслушал его».

Дадим слово одному из историков философии: он расскажет нам о последних минутах жизни Бруно — прекрасного, благородного, пламенного.

«…Был солнечный день — 17 февраля 1600 г. В окрестностях Рима все дышало пробуждающейся жизнью. А в самом Риме, над Площадью цветов витала смерть.

В центре площади возвышалась огромная куча хвороста, среди которой поднимался столб. Вокруг кучи толпились люди с выражением нетерпения и ожидания на лицах, — люди всех возрастов и характеров, слившихся, однако, на этот раз в общем чувстве злобного торжества. Наступал час мести за религию: здесь, на этом костре, должен искупить свое преступление изверг, негодяй, богохульник!.. В толпе идет быстрый обмен вопросами. Люди солидные рассуждают о способности сатаны обращать ученость и таланты во зло: «О друзья, надо остерегаться науки, остерегаться всего!» Слушатели многозначительно кивают головой. Но вот в толпе водворяется тишина. Торжественно приближается процессия. Солдаты расчищают ей путь… «Смотрите, вот он, здесь, в середине! Как невозмутим он, как надменен инепреклонен!» «Как хорош!» — шепчут женщины… Его глаза обращены к народу, ясные и спокойные. Лицо кроткое, но слишком бледное. Ему подают распятие, но он отворачивает голову: он отказывается поцеловать его… «Еретик!» Крик негодования вырвался из толпы. Бруно привязывают к столбу. Он остается спокоен. Не попросит ли он помилования? Настает последняя минута: ужели он останется непреклонен и умрет, когда немного лицемерия — и он спасен от стольких мук? Но он все тот же: тверд и неизменен. Костер разжигается; слышится треск ветвей; пламя поднимается кверху; жертва судорожно вздрагивает — и ничего более не видно. Клубы дыма охватили жертву, но ни одной мольбы, ни одной жалобы, ни малейшего крика не вырвалось из груди его. Еще несколько минут — и ветер развеял пепел Джордано Бруно…