Дмитрий Мамичев - Преступники и преступления с древности до наших дней. Маньяки, убийцы

Но насколько охотно и подробно Хаарманн рассказывал о процессе разрезания трупов, насколько мало он говорил о способе убийства. Здесь память почему-то начинает ему изменять. Зная, что германское уголовное уложение наказывает смертной казнью только предумышленное убийство, Хаарманн уверял, что он никого не хотел лишать жизни и не знает, как он совершал убийства.

— Я не хотел их убивать, — говорил он… — Ах, нет… Они мне нравились… Я не могу этого сказать… Я не знаю, как это случилось!..

По его словам, он ложился со своей жертвой в кровать, приходил в сильное половое возбуждение и терял сознание.

— Когда утром я просыпался, он лежал уже мертвым около меня…

Или другой раз:

— Бедный мальчик лежал около меня, глаза были у него слегка открыты, как будто он хотел еще посмотреть на меня…

И следовал раскатистый смех…

После дальнейших распросов Хаарманн рассказал, что, рассматривая утром лежащий рядом с ним труп, он каждый раз замечал, что у трупа перекушено горло. По его словам, он не пользовался при убийстве руками, а действовал исключительно зубами. Это обстоятельство дало повод газетчикам сравнивать Хаарманна с вампиром. О вампиризме говорили и некоторые психиатры. Несомненно, однако, что одним укусом, особенно находясь в бессознательном состоянии, Хаарманн никого лишить жизни не смог бы. На эту точку зрения стал позже и суд. Без помощи рук дело, конечно, не обходилось.

Беспокоили Хаарманна во время предварительного заключения слухи о желании ганноверского населения расправиться с ним без суда. Он панически боялся самосуда.

— Да, конечно, — говорил он, — я могу себе это представить, что такие родители…не правда ли… что им очень грустно…и что они находятся в гневе… но… ведь он уже умер, не правда ли, человек-то уже мертв… Он уже мертв… Пусть меня казнят — …да… но не бить до смерти…

Но наряду с такой боязнью самосуда, Хаарманн совершенно спокойно говорил об ожидавшей его смертной казни. На вопрос, не боится ли он казни, Хаарманн отвечал: «Ах, нет, смотрите», — и он вскакивал со стула, нагибался, клал голову на стол и своей большой мясистой рукою делал быстро движение сверху вниз и ударял себя по затылку, изображая удар топора: «Путч! И голова летит прочь! Это делается очень быстро!..»

Таков был Хаарманн… Чтобы лучше понять и его, и те обстоятельства, при которых он совершал преступления, необходимо познакомиться и с его другом, который играл немаловажную роль и в жизни Хаарманна, и в совершении им преступлений.

Ганс Гране был высоким, стройным молодым человеком со светлыми, но жесткими глазами. У него была мягкая, эластичная походка, способность с ясным открытым взглядом говорить заведомую неправду, легко и быстро завоевывать доверие и потом использовать свое влияние самым отрицательным образом. Отец его был наборщиком, честным, трудолюбивым человеком. Он не пил и не знал никаких излишеств. Мать свою Гране потерял рано. Учился он плохо и оставался в гимназии только до пятого класса. 12-ти лет он курил, как взрослый, и водил знакомства с девушками. Работать он не хотел. Он рассказывал, что мог получить работу, но предпочитал работе безделье и бродяжнический образ жизни. В нем было нечто определенно сутенерское. Он стал покровителем и защитником проституток. Он чем-то торговал, спекулировал, воровал и так много имел дела с проститутками, что его не терпели ни на одной квартире. В 1919 году он познакомился с Хаарманном и сразу подчинил его своему влиянию.

Хаарманна влекло к совсем молодым людям. В своих эротических отношениях он был резко активен, груб, насильственен. Его ласки были настолько бурны и жестоки, что ганноверские молодые профессионалы-гомосексуалисты боялись его и отказывались идти к нему. Но женское начало в Хаарманне, свойственное каждому врожденно-гомосексуальному мужчине, стремилось к пассивности, к подчинению более сильному характером человеку. И Ганс Гране стал не только его возлюбленным, но и его хозяином и властелином, его злым гением, полностью подчинившим его себе. Гране жил на деньги Хаарманна. Когда у Хаарманна денег не было, Гране посылал его нищенствовать, и Хаарманн безропотно повиновался. Гране стал поставщиком молодых людей для Хаарманна, причем выбирал только хорошо одетых, чтобы потом воспользоваться их одеждой. Когда кто-нибудь из выбранных им юношей не нравился Хаарманну, Гране принуждал Хаарманна взять его, чтобы потом убить. Однажды Грансу понравились брюки на одном юноше. Гране попросил Хаарманна взять юношу к себе.

— Он не нравится мне, — сказал Хаарманн.

— Все равно, — у него такие чудные брюки, я хочу их иметь. И юноша был убит, а Гране получил его брюки.

Когда проходило несколько дней после знакомства Хаарманна с каким-нибудь юношей, и тот все еще был жив, Гране нервничал и торопил Хаарманна: ведь каждый день стоил лишних денег. Недоволен Гране бывал и тогда, когда Хаарманн приводил к себе плохо одетого молодого человека. Гране не видел от него пользы и упрекал Хаарманна.

Хаарманн хорошо сознавал все недостатки Гранса, знал, что Гране эксплуатирует его, крадет у него деньги и веши, и, несмотря на это, не мог заставить себя расстаться с ним. Когда Хаарманн, выведенный из себя каким-нибудь отвратительным поступком Гранса, в гневе гнал его от себя, стоило Грансу подойти и поцеловать его, как он сразу становился тихим и безвольным. Иногда Гране прибегал к другим методам воздействия. Он кричал Хаарманну: «Ты убийца», — и давал ему понять, что он в его руках. Так страх, с одной стороны, и сильное эротическое влечение подчиняли Хаарманна Грансу.

Впрочем, Гране все это отрицал. С удивительным спокойствием и выдержкой он отрицал малейшую свою прикосновенность к преступлениям Хаарманна. Он с первого дня следствия упорно заявлял, что никаких молодых людей он к Хаарманну не приводил, ничего об убийстве не знал, никаких вешей убитого не носил. С холодной улыбкой выслушивал он все обвинения и давал спокойные, неторопливые, строго обдуманные ответы. В каждом его слове была поразительная логичность. Ни один вопрос не заставал его врасплох. Хаарманн всячески помогал в этом, щадил его и ни за что не хотел допустить, чтобы была установлена какая-либо связь Гранса с убийствами. «Гранс не должен быть казнен», — говорил он. Лаже во время одной ставки, когда одна из матерей убитых узнала в Грансе человека, который за день до исчезновения ее сына приходил за ним, и когда она. рыдая, показывала на Гранса и говорила: «Да. Да, вот этот человек был у меня», — Гране внимательно посмотрел на нее и, отрицательно качая головой, сказал: «Нет, нет, я никогда у нее не был, я ее первый раз в жизни вижу».

Таков был друг Хаарманна.