Владислав Кумыш - О Христе. Краткие беседы на воскресные литургийные чтения

При вступлении на христианский путь (а я всегда только встаю на него), я должен признать, что Евангелие требует от меня того, что превосходит мои силы. Если во мне нет должной решимости, то мне лучше оставить эту книгу. При всех своих постах и молитвах я останусь обычным грешником, любящим таких же грешников, каковым пребываю сам. Поэтому, душа моя, не смущайся заповедью Господа твоего, не бойся, устремляйся к ее исполнению, иначе ты никогда не достигнешь христианского звания по духу, а останешься верующей только по названию. Тогда ты сделаешь всю свою жизнь бесполезной, в чем и будет заключаться главный и непоправимый просчет твоего существования.

После сего Иисус пошел в город, называемый Наин; и с Ним шли многие из учеников Его и множество народа. Когда же Он приблизился к городским воротам, тут выносили умершего, единственного сына у матери, а она была вдова; и много народа шло с нею из города. Увидев ее, Господь сжалился над нею и сказал ей: не плачь. И, подойдя, прикоснулся к одру; несшие остановились, и Он сказал: юноша! тебе говорю, встань! Мертвый, поднявшись, сел и стал говорить; и отдал его Иисус матери его. И всех объял страх, и славили Бога, говоря: великий пророк восстал между нами, и Бог посетил народ Свой.

Подходя к городу Наин, Христос встретил похоронную процессию, остановил ее, а затем воскресил юношу, которого несли к месту упокоения. Это чудо было проявлением естественного чувства жалости и сострадания Христа к несчастной женщине, оставшейся совершенно одинокой. Он был тронут ее горем. Здесь не было места покаянным мольбам, вопрошанию о вере, исповеданию мессианского достоинства Иисуса, как это было в других случаях. Перед воскрешением умершего юноши Спаситель обращается к Наинской вдове с утешением. Он говорит ей одно только слово: «не плачь». И после этого сразу же возвращает юношу к жизни, отдавая его матери.

Этот небольшой евангельский отрывок говорит нам о том, что христианин по примеру Спасителя не должен терять естественного чувства жалости к страдающим людям. Часто случается так, что человек, становясь верующим, не только не приумножает в себе любви к окружающим, но еще и теряет ту естественную способность к простому сопереживанию, которую имел до своего воцерковления. Почему это происходит? Каким образом церковный образ жизни укрепляет в человеке эгоизм? Где истоки того процесса, который незаметно приводит личность к изъянам фанатичной религиозности? Все это далеко не праздные вопросы. Христос неоднократно предупреждал Своих учеников от закваски фарисейской.

В каком-то смысле вера действительно может способствовать тому, что человек будет концентрироваться на самом себе, переключать на себя все свое внимание. Вера предъявляет к нам немалые требования, налагает на нас определенные обязанности, повышает чувство ответственности за то, как мы проводим каждый день своей жизни, развивает в нас самоуглубленность. Она заставляет нас контролировать и взвешивать не только все наши поступки, но и наши чувства, мысли, расположения, производить строгий суд над самим собой. Она призывает к постоянному внутреннему труду над собой, предполагающему ежедневную затрату душевной энергии. Вот здесь-то и может скрываться опасность отгороженности от чужого горя, закрытости от посторонней боли. Надо уметь избегать этой опасности и при всей необходимой «занятости собой» все-таки держать свой взор открытым для других и сохранять для них запас своих сил. Углубляясь в себя, мы обязаны не пропустить того, кто ждет от нас простого и участливого слова, того самого слова, с которым Христос обратился к наинской вдове: «не плачь». Христианство – это способность одним взором смотреть в себя, а другим – в окружающий нас мир, не для развлечения и рассеянности, а для того, чтобы быть готовым исполнить заповедь о любви и поспешить на помощь там, где она может потребоваться.

Другая опасность оказаться в сетях фарисейского благочестия и утратить естественную простоту сопереживания заключается в том, что верующие люди, трудясь над собой, могут предъявлять по отношению к другим то, что христианин должен спрашивать только с самого себя. Они могут проверять всех окружающих людей на их соответствие нормам церковной жизни и пользоваться этими нормами в подходе к ближнему как некоей оценочной шкалой, проявляя расположенность к тем, кто им соответствует, и пренебрегая теми, кто до них «не дотягивает» или вовсе оказывается вне их. Подобный образ действий не только уничтожает в человеке естественную расположенность к добру, но и открывает широкую дверь тому, что именуется религиозным фанатизмом, жестокостью, возникающей на религиозной почве. Евангелие учит нас противоположному: оно настаивает на требовательности к себе и снисхождению к другим. Не только Своими притчами, но и Своими действиями Христос влечет Своих последователей к любви безоценочной, призывая проявлять ее в простоте души всякий раз там, где она требуется, отдавая при этом суд над сложившейся ситуацией в руки Всевышнего. В случае с воскрешением сына наинской вдовы не было никаких исследований о причинах постигших ее бедствий, которые, без сомнения, имелись. Было одно только исполненное сострадания слово Христа «не плачь», обращенное к убитой горем женщине.

Существует еще одна причина утраты христианином непосредственного чувства сострадания. Она является более сложной. Ее суть заключается в неверной духовной установке, заставляющей подвижника вместе со своим ветхим «я» убивать и свое «я» естественное, в которое Самим Богом при сотворении вложены добрые начала и расположения. Некоторые богословы учат тому, что все естественные способности в человеке после грехопадения настолько оказались искаженными грехом, что надо полностью умертвить их в себе и ждать, когда на их месте появятся расположения божественные, взращенные Духом Святым. «Естественная любовь наша, – пишет один из них, – повреждена падением; ее нужно умертвить – повелевает это Христос – и почерпнуть из Евангелия святую любовь к ближнему, любовь во Христе». Но в Евангелии нигде не говорится об умерщвлении естественной любви. Напротив, довольно часто как раз говорится о любви естественной, присущей человеку. Например, в притче о милосердном самарянине Христос противопоставляет простое и непосредственное сострадание язычника чувству религиозной исключительности служителей церкви. Именно эта духовная гордыня, которую они в себе носили, и делала их равнодушными к чужой беде. Тут вовсе нет отрицания естественной любви, а, напротив, подчеркивается ее необходимость, прямая обязанность проявлять ее. Далее цитированный богослов продолжает в том же духе. «Не имеет цены пред Евангелием любовь от движения крови и чувствований плотских. И какую может она иметь цену, когда при разгорячении крови дает клятву положить душу за Господа, а чрез несколько часов, при охлаждении крови, дает клятву, что не знает Его?» – пишет он, имея в виду любовь апостола Петра. Однако Сам Христос имел другой взгляд на этот предмет, куда более милостивый и снисходительный. Зная, что апостол Петр предаст Его, Он не отвергал его любви. В очах Господа любовь апостола Петра, при всем ее несовершенстве, имела исключительную цену. Иначе Христос не сделал бы его Своим ближайшим учеником и не вручил бы ключи Царства Небесного. Евангелие настаивает не на полном умерщвлении в себе своих естественных чувств. Это было бы крайним изуверством, почти хулой на Божие творение, а на их преображении, на освобождении их от примеси греха. Если бы в человеческой природе все способности были изуродованы грехопадением до полной их непригодности, то как бы мог человек в таком плачевном и безысходном положении привлечься ко Христу? Каким образом он смог бы тогда отреагировать на истину, откликнуться на зов Христа, открыть для себя Его учение? Проповедуя, Христос опирался на неискаженную способность человека распознать истину и последовать за ней. «Умертвить все естественное в человеке и насадить вместо него только Божие». Не присутствует ли в таком богословском постулате опасный уклон в монофизитство, скрытый отказ от догмата о вочеловечении Бога?