Михаил Хитров - Святой Алексей, человек Божий

А римская знать!? Сохранилась ли в ней хотя часть доблести предков? Увы, времена Цинциннатов, Фабрициев, Катонов давно и безвозвратно прошли. Римский сенатор IV столетия не мог быть даже и тем энергическим злодеем, какие являлись при конце республики, вроде Каталины или Клодия; его нельзя было назвать римлянином ни в дурном, ни в хорошем смысле. Образца для него нужно было искать где-нибудь на Востоке, в древнем Вавилоне или Персии. Он носил одежду только из самой тонкой шелковой материи, но потому, что тканая тога, даже самая легкая, была для него уже тяжела. Прозрачные покрывала из льна, зонтик и женское опахало служили необходимыми принадлежностями его туалета, а многочисленная толпа евнухов, рабов, праздных плебеев и клиентов составляла его свиту, когда он показывался в народе. А как проводит свое время знатный вельможа? Иногда он появляется в цирке для поддержания славы какого-нибудь наездника, посещает общественные бани, но большею частью он – дома. В обширной, роскошно убранной зале, с мраморным полом, со стенами, украшенными дорогой мозаикой, на роскошном ложе лежит он в полудремоте. Проникнет ли в комнату как-нибудь чрез тяжелые занавесы луч солнца или муха проползет по его платью, он уже раздражается и жалобно стонет: «Зачем я не родился в стране киммериев (стране мрака)? Тогда бы не приходилось терпеть подобных мучений». Случись ему отправиться на охоту или по какому-нибудь делу переехать в изящно убранной гондоле по озеру Авернскому в Пуццоли или Гаэту, он удивлялся сам себе и прославлял свой подвиг так, как будто он превзошел Александра Великого или Цезаря. Он жаловался всем на необыкновенную усталость, неразлучную спутницу столь тяжких трудов. Зато он не чувствовал ни малейшего утомления, просиживая ночи за игрой в кости… Но, может быть, римский вельможа, утратив суровые доблести предков, отличался любовью к наукам, образованностью? Нет, и Меценатов теперь было столь же мало, как и Камиллов. Науки внушали римскому вельможе такое же отвращение, как яд; его библиотека была крепко заперта и неприкосновенна, как гробница. Если он умел рассказать несколько анекдотов о частной жизни императоров из Светония да знал несколько тирад из Ювенала – этого было для него уже достаточно… С наступлением вечера начинались у сенатора пиршества, на которые обыкновенно являлось множество паразитов, льстецов. На эти пиршества мор, реки и горы всего мира должны были доставлять свои сокровища. Если подавали на стол какое-нибудь чудовище, какую-нибудь заморскую рыбу, гости приходили в сильное движение и наперерыв старались выказать свое удивление перед хозяином. «Не из Эвксинского ли понта эта рыба?» «А может быть, из далекого океана?» «А эти птицы, наверно, из оазисов Ливии?» «Принесите весы», – самодовольно заявляет хозяин, чувствующий, что он достойно поддерживает имя своих предков. 30 нотариусов, на основании домовых архивов, в подробности спешат рассказать, кто и когда поймал такую-то рыбу, откуда она привезена и т. д. Вдруг раздается музыка: в залу ввезен гидравлический орган величиною с дом, пущены в дело огромные лиры с флейтами и другими инструментами. Появляются танцовщицы и гаэтки и начинают исполнять свои танцы и пантомимы… Римский богач так бережет себя, что никогда не посетит умирающего друга или брата, если есть хотя малейшее подозрение относительно прилипчивости болезни; но он унизится до самой невозможной лести и прислужничества, он сбросит свою лень и спячку и начнет проводить ночи у одра больного, если имеет какую-либо надежду на получение наследства. Богатство, деньги – вот единственное божество, которому он поклоняется. Каким образом без денег он мог бы задавать такие обеды, окружать себя азиатской роскошью и поддерживать славу своего рода?

Римские женщины того времени в нравственном отношении были не выше мужчин. Все время они проводили в мелких интригах, болтовне и злоречии. Туалет считался самой главной и трудной их работою. Вот наступает время одевания, и целая толпа евнухов и служанок устремляется на знатную даму, как на добычу, и начинают – кто гребнем и раскаленным железом воздвигать на ее голове лес волос, перевитых золотыми нитями, кто – разливать на голове дождь золотых блесток, кто – подвязывать две косы, черную и русую, или накладывать сверх прекрасных черных волос рыжие, дорого купленные в Германии… Искусство нравиться в ту эпоху состояло, главным образом, в искажении природы. Далее следовали румяна, белила, сурик, сурьма – последние придавали особенный блеск глазам. Шелковое платье, затканное золотом, льняные одежды столь тонкие, что, по выражению одного отца Церкви, едва прикрывали тело, не закрывая его; драгоценные безделушки, камни, перлы, золотой пояс и золотые башмаки – все это считалось необходимой принадлежностью туалета знатной дамы IV века. Строгая нравственность древней матроны давно отошла в область преданий.

Вот каково было светское общество! Особенно пагубное влияние оказало оно на нравы римского духовенства. Евангельские правила воздержания, самоотвержения и нищеты соблюдались лишь немногими избранными, а большинство поддалось соблазну. Те же страсти – алчность к деньгам, роскошь, стремление к удовольствиям, тщеславие – отличали как светских, так и духовных. Трудно изобразить всю жадность к деньгам римского духовенства, невозможно перечислить хитростей всех родов, которыми они пользовались против слабых стариков и женщин. Достаточно указать на два закона Валентиниана I, которыми объявлялось недействительным всякое завещание кого бы то ни было в пользу духовенства. «Кучера в цирке, комедианты, падшие женщины, – говорит с горечью Иероним, – могут получать даруемое им по завещанию, жрец языческий пользуется одинаковыми со всеми правами, один только христианский священник лишен этого принадлежащего всем права… Я далек от того, чтобы обвинять в этом Церковь, но я краснею за тех, которые своим поведением вынудили издать такой закон». Но закон был бессилен остановить широко развившееся зло. Придумали множество уловок к обходу закона. Дошло до того, что Златоуст принужден был советовать своим духовным детям самим оказывать благодеяния, без всякого посредства священников или диаконов.

Так сильно вторглись языческие нравы в самые недра Церкви. Со времен Константина Великого выяснялось все более и более, что христианство совершило только отчасти свою победу над язычеством. Христианская религия была объявлена господствующею в империи, успела образоваться могущественная иерархия, стремившаяся, особенно в Риме, к преобладанию, к власти; но религия Христа, со всей высотой своих нравственных требований, еще не проникла в нравы, не успела еще преобразовать общества. Необходимо было вдохнуть новый дух в общественное тело, образовавшееся под вековым влиянием язычества. Все истинные христиане горячо желали глубокой нравственной реформы общества, и прежде всего духовенства…