Эдвард Торп - Человек на все рынки: из Лас-Вегаса на Уолл-стрит. Как я обыграл дилера и рынок

Одна из моих историй [169] Beat the Dealer, 1966 edition. P. 167ff. (прим. автора) , вызвавшая особенно энергичную отповедь бухгалтера, началась летом 1962 года, когда ко мне обратился специальный агент Казначейства США. Казначейство расследовало возможные случаи уклонения от налогов в игорном бизнесе Невады, предполагая, что некоторые казино утаивали крупные суммы, не указывая их в налоговых декларациях. «Джон», входивший в состав группы тайных агентов, был похож на актера Майка Коннорса, известного в основном по двум телесериалам того времени, «Мэнникс» (Mannix) и «Канатоходец» (Tightrope), а также по нескольким фильмам. Мы регулярно встречались за обедом в ресторане Hamburger Hamlet в районе Вествуд-Виллидж, примыкавшем к кампусу УКЛА. Джон приходил туда, замаскированный под того персонажа, которого он изображал, чтобы обмануть казино, в широкополом стетсоне и ковбойской одежде. У него были документы на имя состоятельного техасца С. Кэша Андерсона (Казначейство было не лишено чувства юмора: слово «кэш» означает «деньги, наличность»). Ездил он на новом красном «кадиллаке» с опущенной белой крышей.

В Лас-Вегасе он играл в блэкджек по-крупному, что позволило ему попасть в те помещения, где сотрудники казино считали деньги, принесенные со столов для блэкджека в опечатанных ящиках. Он докладывал, что видел два комплекта бухгалтерских книг и соответствующих счетных машин: одни использовались для учета подлинных доходов, а вторые – для меньших сумм, о которых сообщалось в официальной отчетности. Джон обратился ко мне от имени своего агентства за советами по улучшению игры в блэкджек с высокими ставками, которое позволило бы агентам сэкономить средства Казначейства, когда они изображали неумелых и расточительных игроков.

Процветание товарищества привело к повышению и нашего с Вивиан благосостояния. В начале нашей деятельности, в 1969 году, я составил прогноз скорости роста моего капитала и капитала Ригана. Выписав на большом листе желтой бумаги реалистичные оценки уровня доходности нашей компании, скорости роста чистой стоимости активов товарищества и размеров наших налогов, я предсказал, что к 1975 году мы должны стать миллионерами. Копию этого прогноза я отослал Ригану.

И действительно, в 1975 году мы оба были миллионерами, и деньги преображали жизнь наших семей. Мы с Вивиан еще больше расширили свой дом и внесли в него другие усовершенствования. В 1964 году я купил у одного из своих студентов в Лас-Крусесе подержанный красный «фольксваген». Десять лет спустя, в 1975-м, я ездил на новом красном «порше» модели 911S. Недорогой и практичный гардероб Вивиан уступал место сшитым по авторским моделям костюмам с модными сумочками и туфлями. Если раньше наш отпуск сводился к экономичным поездкам на профессиональные конференции, то теперь мы стали ездить в круизы и останавливаться в дорогих заграничных отелях.

Мы жили теперь на более широкую ногу, чем могло себе позволить большинство наших друзей из числа университетских преподавателей. Это помимо нашей воли несколько отдалило нас от тех умных, интересных и образованных людей, с которыми мы ощущали наибольшее сродство. Вместе с тем у нас было пока что сравнительно мало друзей из числа представителей состоятельного делового сообщества округа Ориндж, так как наши деловые партнеры были по большей части разбросаны по всей стране. Как говорила Вивиан: «Мы тут ни рыба ни мясо».

Изменение направления моей математической работы также способствовало моему отдалению от коллег по математическому факультету УКИ. Как обычно бывает в университетах, их исследования были в основном сосредоточены на области чистой математики. Грубо говоря, они занимались развитием абстрактной математики, теории ради теории.

Моя диссертация также была посвящена вопросам чистой математики, и я продолжал заниматься ими следующие пятнадцать лет. Но, когда я анализировал азартные игры, меня не в меньшей степени интересовала прикладная математика, применение математических теорий к решению задач реальной жизни. Финансовый мир предлагал мне и компании Princeton Newport Partners бесконечно широкий выбор таких головоломок, решение которых приносило и удовольствие, и прибыль. Я снова становился прикладным математиком, и с точки зрения факультета чистой математики я действительно был ни рыбой ни мясом.

В это же время математический факультет переживал серьезные трудности. Финансирование, как из исследовательских грантов, так и из бюджетных средств, которое штат Калифорния выделял на поддержку университетов, сократилось. Это привело к яростной борьбе за оставшиеся средства между различными фракциями факультета. Для разрешения этих внутренних конфликтов на должность главы факультета был приглашен человек со стороны. Через три бурных года его вынудили уйти. Отчаявшись найти другую кандидатуру, приемлемую для всех противоборствующих сторон, администрация университета добилась моего неосмотрительного согласия временно стать главой факультета.

Трудность этой работы превзошла мои самые худшие ожидания. Я выяснил, что один из доцентов вообще перестал появляться на лекциях и проводил все свое время либо у подруги, жившей в шестистах километрах к северу в районе залива Сан-Франциско, либо в казино в Рино и на озере Тахо. Он считал карты и даже обращался ко мне с вопросами по блэкджеку! Другой доцент наговаривал по служебному телефону на 2000 долларов в месяц – телефонные переговоры всех остальных двадцати пяти преподавателей обходились факультету всего в две сотни. Когда я предъявил ему претензии по этому поводу, он заявил, что эти разговоры необходимы для его математических исследований. Из просмотра счетов выяснилось, что чуть ли не все эти расходы вызваны звонками на два нью-йоркских номера. Я позвонил по обоим и поговорил с его матерью и с магазином грампластинок. После разоблачения доцент разозлился на меня, но совершенно не стыдился своего поведения.

Тем временем один из профессоров украл в отделе кадров факультета конфиденциальные документы из личного дела другого профессора. Когда я узнал об этом и потребовал вернуть документы, он отказался. Оказалось, что среди них был чрезвычайно неприглядный отзыв, который он написал о своем враге. Он опасался: что, если я, глава факультета, узнаю об его поступке, я предам его гласности. Когда я попросил администрацию университета наказать этих неисправимых нарушителей, никаких действий не последовало. Я был ошарашен и чувствовал, что зашел в тупик.

Один из недостатков крупных бюрократических систем состоит в том, что многие из их участников предпочитают не отстаивать свои принципы, если это может привести к конфликту. Я попросил своего близкого друга, которому я в свое время помог устроиться на факультет, стать моим заместителем и помочь мне. Хотя теперь он был профессором с постоянным контрактом, он отказался, сказав: «Мне еще жить в одной клетке с этими обезьянами». Я мог его понять. И в то же время меня в этой клетке ничто не держало. У меня была PNP. Я подумал: «Зачем мне стараться все это починить, если меня никто не поддерживает?» Я работал на математическом факультете по собственному выбору, а не из необходимости. Пора было двигаться дальше.