Константин Трунин - Архив сочинений — 2016. Часть I

С аналогичным успехом Караев рассматривает проблематику иероглифов, весьма неподатливых для написания фантастических произведений. Николай делает экскурс к суждениям Лу Синя, которые у того сложились на закате существования Империи Цин, — нужно упрощать сложную систему написания. Ещё одно сожаление — надо помнить, что автор писал статью для периодического журанала и, значит, был ограничен в объёме — ничем, кроме сложности с применением иероглифов, Караев не объясняет из чего исходил Лу Синь. Впрочем, дело кроется в крахе последней императорской династии, после чего последовали изменения во всех аспектах жизни, в том числе и в орфографии. В России всё складывалось примерно таким же образом, когда к власти пришли большевики.

У Николая Караева получилась замечательная вводная статья в китайскую фантастику, а для некоторых неофитов и в китайскую литературу вообще. Начав с переделки произведений западных писателей, китайцы начали вырабатывать свой стиль, опираясь на собственную богатую историю. Ныне они в том же духе вплетают в фантастику мотивы прошлого. В целом же о современной китайской фантастике затруднительно сказать более точно — для этого надо читать сами произведения.

13.04.2016 ( http://trounin.ru/karaev15 )

Грядёт время начала премиальных состязаний. Я с нетерпением ждал хоть какой-нибудь премии, чтобы опробовать свои силы. Я серьёзно намеревался взяться за длинный список Ясной поляны и нескольких других серьёзных премий, рассчитывая хоть в этом деле привлечь к себе внимание. Но! Март шёл, близился апрель… а первым эстафету принял «Интерпресскон», выбирающий лучших русскоязычных фантастов минувшего года. С воодушевлением взялся читать номинантов… и как же я сильно об этом пожалел.

Ну уму, ни сердцу; ни толковых фантазий, ни грамотных размышлений. Уж не знаю, чем будут мотивировать себя члены жюри, выбирая для премии из этих претендентов достойных награды. Безусловно, победители будут. И они даже этим станут гордиться.

Измельчала видимо фантастика. Если кто-то меня обвинит в излишнем критицизме, то тех можно отправить читать книги хоть тех же братьев Стругацких, дабы самим провести сравнительный анализ. Удручительно!

Чем хорошо критиковать современных писателей — можно получить в ответ от них что-нибудь приятное или чаще неприятное. Лично стал свидетелем этого, наблюдая с каким тщанием один из номинантов Интерпресскона каждодневно читал критику на конкурентов, делая выводы о моей пристрастности. И это при том, что его произведение единственное из претендентов достойно награды. Пожалуй, надо в мае с ним подружиться.

Есть ещё один приятный, лично мне, момент. Поступила просьба от писателя откритиковать его произведение. Автор он малоизвестный, а может и вовсе неизвестный. Его книгу я ещё ни читал, но собираюсь прочитать.

Так складывался тринадцатый месяц для сайта trounin.ru. Я же уже готов приступить к штурму иностранных номинантов Ясной поляны, но буду делать это постепенно, ведь хочется читать литературу прошлых веков, а в особенности писателей Древнего мира.

14.04.2016 ( https://trounin.livejournal.com/292956.html )

Что есть русская фантастика и для чего она существует? С советской фантастикой читатель строил светлое будущее космических перелётов и колонизации ближайших планет, изредка допуская возможность контактов с инопланетными разумными существами. А с русской? Нельзя выделить очевидное направление, позволяющее читателю чувствовать себя морально возвышенным над бренностью бессмыслия. Фантасты о чём-то упорно пишут, наполняя полки литературных магазинов, не имея чёткого представления, зачем они это делают. Их жажда одарить мир своим талантом понятна, кто бы ещё задумался над содержанием.

Возьмём для примера две повести Александра Громова, увязанные единым сюжетом: «Вычислитель» (2000) и «Язычник» (2015). Читатель с первых страниц погружается в безвестность на безвестной планете, живущей по одному понятию — преступников следует изгонять из общества. Подобный сюжет (типичное явление ряда фантастических произведений) позволяет писателю сразу приступить к делу и дать читателю максимальное количество подробных описаний. Приём хороший. Однако, Громов мир не прописывает — представленная вниманию местность является болотом, на горизонте маячат некие райские острова — вот и всё описание.

Также Громов знакомит читателя с героями, для чего отводит добрую половину страниц «Вычислителя». Только прорисовка действующих лиц сводится к общим чертам, скорее заставляя задавать дополнительные вопросы об их прошлом. Впрочем, ответов Громов не даёт. Ему важнее было наполнить повествование ни к чему не обязывающему текстом. От начала и до конца книги происходит действие, прерываемое на диалоги персонажей. Всюду кишат змеи. Герои друг за другом растворяются в пустоте. А читатель продолжает гадать — существуют ли те самые мифические острова и доберётся ли до них хоть кто-нибудь.

Канва обозначена, русло водой наполнено, происходит движение. Заканчивается «Вычислитель» в духе русской фантастики — не имея представлений о том, для чего герои скитались по болотам и отчего они погрязли в сладкой неге, так и не осознав своего социального падения.

Спустя пятнадцать лет Громов пишет повесть «Язычник». И это благо для дилогии, поскольку Александр решил заполнить пробелы в предыстории. Читатель лучше понимает за какие преступления был осужден главный герой и каким образом он имеет право на восстановление попранной чести. Его размышлениям о прошлом сопутствует остро возникшее желание найти собеседника и наконец-то выбраться на большую землю.

В целом, продолжение могло рассказать о многом, хоть стать полноценным приквелом к «Вычислителю» без всяких поползновений сюжета далее. Такое развитие повествовательной линии безусловно могло стать благом, но блага не случилось. Громов использует для «Язычника» другой распространённый сюжет, согласно которому в душу главному герою будет лезть посторонний персонаж, строящий из себя в доску своего. Этакое воплощение макдональдского «Легионера» — только место действия перенесено куда-то в глубины космоса, чтобы сделать максимальное количество возможных допущений, развязывающих автору руки. При этом суть «Легионера» в связке с «Язычником» просматривается уже с «Вычислителя».

Прошедшие годы не изменили творчество Александра Громова. Скорее оно стало сильнее отягощено стремлением писателя рассказать о чём-то ещё — в ущерб основным описываемым событиям. Аудитория книг Громова также осталась той же самой — подростковой, которой свойственно взахлёб читать о похождениях героев ради похождений и не задумываться над смыслом произведения. Пускай главный герой всегда просчитывает шансы и действует ради выживания — хотелось бы, чтобы и писатель занимался тем же самым, но не выживания ради, а сугубо из цели создать определяющее жанр произведение.