Дэниель Пинк - Таймхакинг. Как наука помогает нам делать всё вовремя

Карстенсен начала разработку этой темы в 1999 г., опубликовав (в соавторстве с двумя своими бывшими студентами) статью под названием «Воспринимая время всерьез». Вот что она там писала: «По ходу жизни люди все больше понимают, что время в определенном смысле “истекает”. Многие социальные контакты начинают казаться несущественными и банальными по сравнению с постоянно углубляющимися связями с существующим ближайшим окружением. Становится все более важным сделать “правильный” выбор, не растрачивая время на то, что вряд ли когда-то окупится сторицей» {251} 251 Laura L. Carstensen, Derek M. Isaacowitz, and Susan T. Charles, “Taking Time Seriously: A Theory of Socioemotional Selectivity,” American Psychologist 54, no. 3 (1999): 165–181. .

Карстенсен назвала свою теорию «социоэмоциональной избирательностью». Она утверждает, что восприятие времени формирует жизненные ориентиры и, соответственно, целеполагание людей. Когда время представляется огромным и безграничным, как в первом и втором актах жизни, люди ориентируются на будущее и преследуют «цели, связанные со знанием». В надежде получить нужную информацию и завязать полезные в будущем знакомства формируется широкая и просторная сеть социальных связей. Но с приближением горизонта, когда будущее становится короче прошлого, представления меняются. Хотя многим кажется, что пожилые люди тоскуют по былому, труды Карстенсен свидетельствуют о другом. «Важнейшее возрастное различие в восприятии времени касается не прошлого, а настоящего», – заключает исследовательница {252} 252 Laura L. Carstensen, Derek M. Isaacowitz, and Susan T. Charles, “Taking Time Seriously: A Theory of Socioemotional Selectivity,” American Psychologist 54, no. 3 (1999): 165–181. .

Когда время становится ограниченным, мы настраиваемся на происходящее в данный момент. Мы преследуем другие цели: эмоциональную удовлетворенность, вкус к жизни, осмысленность существования. И эти обновленные цели заставляют людей «в высшей степени избирательно подходить к выбору социальных партнеров». Мы корректируем свои контакты, исключая из них бесполезные. Мы хотим провести остаток лет в небольшом тесном кругу людей, отвечающих повышенным требованиям {253} 253 К сходным выводам приходили и другие исследователи. См., например: Frieder R. Lang, “Endings and Continuity of Social Relationships: Maximizing Intrinsic Benefits Within Personal Networks When Feeling Near to Death,” Journal of Social and Personal Relationships 17, no. 2 (2000): 155–182; Cornelia Wrzus et al., “Social Network Changes and Life Events Across the Life Span: A Meta-Analysis,” Psychological Bulletin 139, no. 1 (2013): 53–80. .

На подобные корректировки нас может сподвигнуть не только возраст как таковой, но и любого рода финал. Так, сравнивая студентов первого и последнего курсов, Карстенсен выяснила, что выпускники университетов, подобно своим бабушкам и дедушкам в возрасте за семьдесят, сокращают круг общения. Собираясь сменить работу или переехать в другой город, люди корректируют свои контакты, поскольку время их пребывания в данном окружении подошло к концу. Этот эффект вызывают даже политические перемены. По данным исследования населения Гонконга, проведенного за 4 месяца до его перехода под юрисдикцию КНР в 1997 г., свой круг знакомств сокращали и молодые, и пожилые люди.

Интересно, что верно и обратное: отдаление временного горизонта удерживает людей от такого рода корректировок. Карстенсен провела опыт: она предлагала людям «представить себе, что врач проинформировал их о том, что благодаря новейшему открытию в области медицины они проживут на 20 лет дольше». В этих обстоятельствах ни пожилые люди, ни молодежь не были склонны сужать круг общения {254} 254 Laura L. Carstensen, Derek M. Isaacowitz, and Susan T. Charles, “Taking Time Seriously: A Theory of Socioemotional Selectivity,” American Psychologist 54, no. 3 (1999): 165–181. .

Но, когда финал становится различим (в начале любого рода третьего акта), мы берем свой экзистенциальный красный карандаш и вычеркиваем все необязательное. Мы приступаем к корректуре задолго до падения занавеса.

«У меня есть две новости: хорошая и плохая».

Вам, несомненно, случалось так говорить. И родителям, и учителям, и врачам, и писателям (в попытках оправдаться перед издательством за сорванные сроки) приходится доносить до собеседника отчасти хорошую, а отчасти неприятную информацию, предваряя сообщение этим двойственным вступлением.

Но с какой части информации начать? Сначала хорошая новость, а потом плохая? Или наоборот?

Как человек, которому приходится сообщать неоднозначные новости чаще, чем хотелось бы, я всегда начинал с позитива. Мое чутье подсказывало, что сначала лучше подстелить перинку, чтобы смягчить удар.

Увы, мое чутье было в корне неправо.

Чтобы понять почему, давайте поменяемся местами. Представьте, что принимающей стороной моих неоднозначных известий являетесь вы и в качестве довеска к вступлению про хорошие и плохие новости получаете мой вопрос: «С какой из них мне лучше начать?»

Задумайтесь об этом на минутку.

Скорее всего, вы предпочтете услышать сначала негативную информацию. Целый ряд исследований, проводившихся на протяжении нескольких десятилетий, показал, что примерно 80 % людей «предпочитают начать с проигрыша или негативного результата, а заканчивать выигрышем или позитивным результатом, а не наоборот» {255} 255 Angela M. Legg and Kate Sweeny, “Do You Want the Good News or the Bad News First? The Nature and Consequences of News Order Preferences,” Personality and Social Psychology Bulletin 40, no. 3 (2014): 279–288; Linda L. Marshall and Robert F. Kidd, “Good News or Bad News First?” Social Behavior and Personality 9, no. 2 (1981): 223–226. . Предпочтения эти одинаково справедливы и для пациента, ожидающего результаты анализов, и для студента, ожидающего экзаменационной оценки: сначала плохая новость, а потом хорошая.

Однако, оказавшись в качестве источника новостей, мы часто поступаем наоборот. Сообщать о суровых выводах по итогам аттестации неприятно, поэтому мы переходим к ним плавно, сперва продемонстрировав свои добрые намерения и заботливо подсластив горькую пилюлю. Конечно, мы интуитивно понимаем, что сами хотели бы сначала услышать плохую новость. Но почему-то не принимаем в расчет, что вздрогнувший в ответ на наше двойственное вступление собеседник чувствует то же самое. Человеку хочется побыстрее избавиться от тяжелой части и закончить разговор на более утешительной ноте. Как писали двое исследователей этой темы: «Наши выводы предполагают, что врачи, учителя и супруги… плохо умеют доносить до собеседника хорошие и плохие новости, поскольку забывают, в каком порядке предпочли бы сами их узнавать, если бы ситуацию перевернули» {256} 256 Angela M. Legg and Kate Sweeny, “Do You Want the Good News or the Bad News First? The Nature and Consequences of News Order Preferences,” Personality and Social Psychology Bulletin 40, no. 3 (2014): 279–288. .

Мы ошибаемся (я ошибаюсь), потому что не принимаем в расчет последний принцип финалов: при наличии выбора человеческие существа предпочитают концовки, поднимающие настроение. Наука о времени не раз находила подтверждения тому, что можно считать природной склонностью к счастливому концу {257} 257 См., например: William T. Ross, Jr., and Itamar Simonson, “Evaluations of Pairs of Experiences: A Preference for Happy Endings,” Journal of Behavioral Decision Making 4, no. 4 (1991): 273–282. Правда, подобные предпочтения не всегда носят позитивный характер. Так, на скачках люди обычно делают больше рискованных ставок в последнем заезде дня. Они надеются на эффектную концовку, но обычно это оборачивается еще более отощавшим бумажником. См.: Craig R. M. McKenzie et al., “Are Longshots Only for Losers? A New Look at the Last Race Effect,” Journal of Behavioral Decision Making 29, no. 1 (2016): 25–36. См. также: Martin D. Vestergaard and Wolfram Schultz, “Choice Mechanisms for Past, Temporally Extended Outcomes,” Proceedings of the Royal Society B2 82, no. 1810 (2015): 20141766. . Мы предпочитаем развитие событий по восходящей, а не по нисходящей, когда все становится лучше, а не хуже, когда наше настроение поднимается, а не падает. Простое осознание существования такой человеческой особенности может помочь в понимании собственных поступков и улучшении взаимодействия с окружающими.