Вячеслав Смирнов - Театры Тольятти. Том 2

Троечник – это отстой

Корр.: Некогда громогласно заявлялось, что Советский Союз является самой читающей страной. А просто у человека не было возможности куда-то съездить, где-то отдохнуть, увидеть мир. Даже телевизоров-то толком не было, только книги. Нынче фактически все возможности появились. Возник интернет, кинематограф превратился в отдельную бизнес-систему. В свете информационного бума не умрет ли театр, кому он будет нужен?

Янковский: Театр не умрет никогда. Первое упоминание о смерти театра мы встречаем у Гераклита, который порицает новые нравы. Старик, знаешь, сколько лет прошло? Это было тысячу лет до нашей эры! Если есть смерть, значит, есть рождение. Театр – это социальное явление. Пока есть государство – будет театр. Потому что художник – это оппозиция, настоящий художник всегда против.

Корр.: Я наблюдаю за тем, что происходит в театре – не в Америке, а, скажем, в Западной Европе…

Янковский: Америка – материальная страна. Но там придумано такое количество аттракционов для размыкания, даже если у тебя нет денег, тебе дадут, чтобы ты покатался. В России с ее мышлением никогда не будет капитализма. Я сейчас был в западных республиках, в Эстонии, и там я ясно осознал – никогда. Для нас это пока просто является игрой. Дети играют. Нока они выгнали учителей из школы, заняли все кабинеты, у нас в правительстве двоечники сидят…

Корр.: Ну, не двоечники – троечники.

Янковский: Для меня двоечник лучше, чем троечник, это звучит как комплимент. Троечник – это отстой. Они не хотят по-старому, но они не понимают, как по-новому. То, что происходит в стране – это протест. Еще не было реакции на слом, все пока идет по течению. Сколько это продлится, не знаю. Но я понимаю, что все конечно. Никто ж не предполагал, что советская власть рухнет. Но если рухнула эта железная стена, все остальное – временное в жизни и преходящее. Повторю, что театр должен говорить о настоящем: о том, что было, будет и пребывает всегда с человеком. То, что делает человека человеком, дает ему самоощущения и то, что заставляет человека не бояться смерти. Нужно любить все проявления – рождение, смерть, чтобы человек понимал, что его миг пребывания на Земле очень краток. Есть две позиции для человека, приходящего в этот мир, смотря что ты выбираешь: мир прекрасен, все создано для меня, и я буду им пользоваться, и второй взгляд на жизнь – мир прекрасен, что я должен в нем сделать еще? Это выбор человека, не бывает много выборов, человек всегда выбирает только между двумя вещами – между добром и злом. Так было, есть и будет. Может, это банально, но это так.

Порнография принимает закон о порнографии

Корр.: Среди молодых режиссеров пошла такая тенденция – вдруг стали ставить русскую классику, причем не в авангардном прочтении, а в первозданном виде.

Янковский: Секс надоел. Захотелось любви.

Корр.: Как же может секс надоесть?

Янковский: Я раньше не понимал, что такое порнография, а потом прочитал словарь: оказывается, порнография не относится к мужчине и женщине. Любое изображение процесса, а не сам процесс является порнографией. Секс никогда не заменит чувства и отношения. Это механический процесс, и никакие урологические клиники не помогут, потому что любовь – это тайна. Почитай Шопенгауэра, там написано, что если женщина может обманывать мужчину, то мужчина не может обманывать женщину. Если женщина может переспать с десятью мужчинами подряд, то мужчина не сможет переспать с десятью женщинами, это связано с духом, и все эти клиники – они лечат от воздуха. Никто не знает механизма, потому что это божественные вещи и о них нужно говорить божественно. Член является божественным: пасха в форме члена. Почему я говорю, что в правительстве школьники: они как дети, которые начинают заниматься глупостями и вне себя, и на себе. Они называют святые места глупостями, они начинают стыдиться и от этого начинают делать постыдное. Театр должен научить человека не стыдиться всех вещей. В аду судят за несодеянное, а за содеянное – правым судом, тебе дают возможность оправдаться. Есть такой анекдот. Человек попал в ад, а там – шалман такой, кафе классное, просто Голливуд. Он спрашивает: это ад? Ему говорят: да. А где, говорит, вилы, сковородка? А, старик, – говорят, – это за углом, для верующих. Смотря что ты выбираешь. Я хочу – для верующих. Я хочу, чтобы собрали суд и спросили меня, зачем я все это делаю? Потому что все конечно в жизни, я понимаю, что однажды придется расстаться с этой жизнью, с вами и вообще со всеми. Но я хочу там встретиться со своими и хочу отвечать не за чужие поступки, я хочу отвечать за свое. Хочу получать три рубля, но свои – за то, что я умею, за то, что я знаю, и так далее. Сейчас все вдруг поняли, что все, чему их учат современные учителя – это профанация, чего-то глубокого там нет, дети это чувствуют, и они потянулись к классике. Пусть это будет пока несовершенно, но я готов это потерпеть. Когда меня сейчас спрашивают: какая может быть концепция? Или ты живой, или ты мертвый – вся концепция. Есть анекдот, его никто не может напечатать. Когда спрашивают, какая у меня концепция, для моего театра, я всегда его рассказываю. Два рыбака ловят рыбу на берегу, один старый, другой молодой. У старого клюет одна за другой, а молодой не может поймать ни одной рыбы. Он тогда спрашивает: «Ты на что ловишь?» – «На червя». На следующий день пошел, накопал червей, и опять у него не клюет. У старого – одна за другой. «А сегодня на что ты ловишь?» Он говорит: «А сегодня – на мякину». – «Старик, а как ты определяешь, как ловить – на червя или на мякину?» – «Понимаешь, я встаю утром. Если у меня член смотрит направо, я на мякину ловлю. Если налево, я на червя». А молодой спрашивает: «А если ты просыпаешься, а он у тебя стоит?» А старый ему говорит: «Так на фига тебе рыбалка?!» Нынешнее состояние напоминает мне ситуацию, когда волки принимают закон, что нельзя резать овец. Дума является на сегодняшний день порнографией: они там ничего не делают, они изображают процесс. Как порнография может принимать закон о порнографии? Это все равно что запретить льву есть мясо.

Корр.: Секундочку… Народные избранники… Мы их избирали…

Янковский: Какие? Вы что, сумасшедший? Кто дал этому народу право решать? Он сам не знает, чего он хочет! Ему сейчас можно навязать все. Вы что?! Это трагедия России. Я не знаю, какой был Сталин, но сейчас заставь эту страну работать. Сталину досталась такая разруха… Все привыкли: гражданская война, убивают, грабят, вся жизнь была шалман. В этой стране 90 процентов людей потеряли профессию. Когда понадобились бандиты, бухгалтеры и юристы, все стали бандитами, бухгалтерами и юристами. Спрашивается: а кто будет работать, ребята? Я работаю; потому что я боюсь потерять профессию, потому что я понимаю, что она нужна. Это и есть моя вера. Кто будет поднимать здесь промышленность, когда потребуется? Или это будет второй Китай, Вьетнам? В нашу страну скинут все производство.