Наталья Гарбер - Как писать в XXI веке?

Что толку слать сатирическую прозу в журнал поэзии, новеллу в театр, а газетный очерк — эстрадному чтецу? Что толку предлагать роковую трагедию как материал для мыльной оперы на ТВ или зрелую лирическую поэму для детского новогоднего утренника? И вообще: выставив свой шедевр на рынок текстов любым способом, вы оказываетесь в общем поле современных тем малой прозы и поэзии, лирики и эпики, комедии, сатиры и трагедии. И чтобы вписаться в эту ноосферу, вам надо понять свое природное место. Посмотрим же на ландшафт этой ноосферы повнимательней.

Современные большие, коммерческие формы еще могут взять читателя актуальностью героев или навороченностью сюжета. Читателя малых форм этим не проймешь — из-за небольшого объема, в котором слышится и весит каждое слово, мы с вами находимся на стыке с поэзией и высшими смыслами нашей все более странной жизни, требующими современных форм выражения.

Поэтому осмелюсь сказать, что современные шедевры малых форм, двигаясь сквозь язык, колеблют основные понятия «здравого смысла», и в первую очередь — так называемой «реальности», т. е. видимой поверхности вещей и явлений. Писатель Юрий Коваль и поэт Генрих Сапгир когда-то сформулировали для себя писательское кредо, которое, думаю, можно положить в основание современных малых форм: менять жанр как можно чаще, с каждой новой вещью искать новые формы и жанры.

Можно делать это просто: сегодня писать лирические рассказы, а завтра — юмористические. Можно сложнее — сегодня проза, завтра поэзия, затем очерк, перевод, пьеса и т. д., — кому что нравится.

Живя в эпоху постмодернизма, когда очень много хорошего и гениального уже написано, издано, прочитано и вошло в культурный генокод страны и мира, стоит сознательно отвергать стандартные формы и банальные темы, строить метафоры современной жизни, соответствующие ей по глубине и сложности содержания, и по нелинейности и «простоте» формы. Изучите традиционные эстетические оси координат в вузе или самостоятельно, поподражайте им достаточно для учебных целей, чтобы не делать случайных ошибок и очевидных нелепостей. А затем оставьте чужие мерки, Бога ради, и пользуйтесь своим «мозжечком». Сегодня вещи и понятия в хорошей литературе на каждой странице сдают экзамен на право называться собой.

Почитайте потрясающего естествоиспытателя, автора концепции биосферы Владимира Вернадского, а также философа-мистика, «учителя танцев» и автора идеи четвертого пути Георгия Гурджиева. Поглядите работы психиатра, прошедшего нацистские концлагеря Виктора Франкла и современного гениального и почти полностью парализованного астрофизика Стивена Хокинга. Вникните в автора идеи креативного разрушения и моделей экономических циклов, захлестывающих нас ныне, экономиста Йозефа Шумпетера. Поинтересуйтесь теорией конкурентных преимуществ стран Гарвардского профессора бизнеса Майкла Портера. Поинтересуйтесь и иной современной наукой и древней культурой, из наиболее близких вам областей, чтобы чувствовать ритм и силу жизни.

Прекратите покупать книжки о том, как перестать беспокоиться и преуспеть: успех — убогая и неподходящая задача для писателей, тут Варламов прав, а тревога — движущая сила творчества — прочтите на эту тему замечательного психолога Ролло Мэя.

Современная проза и поэзия одновременно глубоко мистичны и безыскусны, «в рифму» к достигнутому уровню знания человечества о себе и мире. Литература создает гиперпространство и гиперреализм, за которым вскрываются древние силы природы и традиции наций. Современный автор, как, например, Аркадий Ровнер, ищет мистический смысл существования человечества и глубинные формы причастности высшим силам Вселенной, — и только так и тогда обретает свой собственный творческий путь. Чтобы прийти к себе, нужно пройти через мир, говорил великий психолог Виктор Франкл.

Современный автор обжился в абсурдном социальном мире и не боится продолжать реальные события в следующие из них безумные смыслы, как это делал Кафка и делает Пьецух, взаимозаменяя вымышленное и настоящее, возможное и нереальное в парадоксальном ходе сюжета. Талантливые люди сегодня оставили ложное милосердие ради истинного понимания и пишут без снисхождения и жалости, поэтически «густо» и сюжетно бесстрашно, потому что только так можно пройти через плотные слои непрекращающегося творческого кризиса, коим является жизнь осознанного человека в наше время.

Современный автор привычен к непредсказуемости славы, смертности и забвению всего тварного мира, а уж собственного творчества — и подавно. Он знает, что последним словом писателя является молчание, что поэзия не в слове, а только в связи слов, вблизи и выше их. Он признает сны такой же реальностью, как та, которую видит, открыв глаза, и видит, что везде, как писал Валерий Шубинский:

Современный поэт — контактер с иными мирами из 95 % неведомого нам окружающего мира, и, укрощая «пленительное зло» поверхностных заблуждений, он спокойно и мучительно ждет, пока пройдут века и народным массам станет известным то невидимое им, что он чувствует всегда и непосредственно созерцает в моменты Богоданного вдохновения. Как говорил Маяковский, «у нас в запасе вечность».

Эксперименты с формой делают прозу и поэзию несколько «филологической», и вместе с ними, подобно Пастернаку, мы движемся от сложных форм юношеской поэзии к неизбывной простоте поэзии старости. Ищущий решений в науке параллельно и одновременно с искусством постмодерна стирает границы между научной прозой и лирическим стихотворением, оба становятся сюжетной эссеистикой с собственными ритмами, и автор, а за ним и читатель дают право любому творческому тексту быть настоящей литературой. Мы живем среди реальных персонажей и вымышленных героев с легкостью, которой почти не замечаем, — и приехав в Пушкинские горы, называем Тригорское «усадьбой Лариных», от которой по совершенно реальной дороге проезжаем к Пушкину в Михайловское, где слушаем, как он беседовал с Онегиным…