Константин Душенко - Мысли и изречения древних с указанием источника

«Письма к Луцилию», 22, 11 (141, с.42)

Все заботятся не о том, правильно ли они живут, а о том, долго ли проживут; между тем жить правильно – это всем доступно, жить долго – никому.

«Письма к Луцилию», 22, 17 (141, с.42)

Все, чем тешится чернь, дает наслаждение слабое и поверхностное, всякая радость, если она приходит извне, лишена прочной основы.

«Письма к Луцилию», 23, 5 (141, с.43)

Плохо живут те, кто всегда начинает жизнь сначала. (...) Напрасно мы полагаем, будто таких людей мало: почти все таковы. А некоторые тогда и начинают жить, когда пора кончать. А (...) некоторые кончают жить, так и не начав.

«Письма к Луцилию», 23, 9, 11 (141, с.44)

Зачем сейчас портить себе жизнь страхом перед будущим? Глупо (...) чувствовать себя несчастным из-за того, что когда-нибудь станешь несчастным.

«Письма к Луцилию», 24, 1 (141, с.44)

Если ты хочешь избавиться от всякой тревоги, представь себе, что пугающее тебя случится непременно, и какова бы ни была беда, найди ей меру и взвесь свой страх. Тогда ты наверняка поймешь, что несчастье, которого ты боишься, или не так велико, или не так длительно.

«Письма к Луцилию», 24, 2 (141, с.44)

Поверь мне, (...) смерть настолько не страшна, что благодаря ей ничто не страшно.

«Письма к Луцилию», 24, 11 (141, с.46)

Надейся на справедливое решение, но будь готов к несправедливому.

«Письма к Луцилию», 24, 12 (141, с.46)

Отдели смятение от его причины, смотри на само дело – и ты убедишься, что в любом из них нет ничего страшного, кроме самого страха.

«Письма к Луцилию», 24, 12 (141, с.46)

Как водяные часы делает пустыми не последняя капля, а вся вытекшая раньше вода, так и последний час, в который мы перестаем существовать, не составляет смерти, а лишь завершает ее: в этот час мы пришли к ней – а шли мы долго. (...) «Смерть, уносящая нас, – лишь последняя смерть среди многих».

«Письма к Луцилию», 24, 20–21 (141, с.47)

Только люди бывают так неразумны и даже безумны, что некоторых заставляет умереть страх смерти.

«Письма к Луцилию», 24, 23 (141, с.47)

Мудрый и мужественный должен не убегать из жизни, а уходить. И прежде всего нужно избегать той страсти, которой охвачены столь многие, – сладострастной жажды смерти. Ибо помимо прочих душевных склонностей есть (...) еще и безотчетная склонность к смерти, и ей нередко поддаются люди благородные и сильные духом, но нередко также и ленивые и праздные. Первые презирают жизнь, вторым она в тягость.

«Письма к Луцилию», 24, 25 (141, с.47–48)

Все, в чем мы нуждаемся, или стоит дешево, или ничего не стоит.

«Письма к Луцилию», 25, 4 (141, с.48)

Гнет возраста чувствует только тело, а не душа, и состарились одни лишь пороки и то, что им способствует.

«Письма к Луцилию», 26, 2 (141, с.49)

«Размышляй о смерти!» – Кто говорит так, тот велит нам размышлять о свободе. Кто научился смерти, тот разучился быть рабом. Он выше всякой власти и уж наверное вне всякой власти.

«Письма к Луцилию», 26, 10 (141, с.50)

Совершенство духа нельзя ни взять взаймы, ни купить, а если бы оно и продавалось, все равно, я думаю, не нашлось бы покупателя. Зато низость покупается ежедневно.

«Письма к Луцилию», 27, 8 (141, с.52)

Странно ли, что тебе нет никакой пользы от странствий, если ты повсюду таскаешь самого себя? (Со ссылкой на Сократа.)

«Письма к Луцилию», 28, 2 (141, с.52)

Насколько выше была б ему цена, если б толпа ценила его пониже.

«Письма к Луцилию», 29, 8 (141, с.54)

Передышками нельзя пренебрегать: тяжелобольным временное улучшение заменяет здоровье.

«Письма к Луцилию», 29, 8 (141, с.54)

Не смей пересчитывать всех, кто тебе страшен. (...) К твоей смерти доступ открыт только одному, сколько бы врагов тебе ни угрожало.

«Письма к Луцилию», 29, 9 (141, с.54)

Только низким путем можно снискать любовь низких.

«Письма к Луцилию», 29, 10 (141, с.55)

По-моему, умирая, человек мужественнее, чем перед смертью. Когда смерть пришла, она и невежде дает силу духа не бежать от неизбежного.

«Письма к Луцилию», 30, 8 (141, с.56)

Кто не хочет умирать, тот не хотел жить. Ибо жизнь дана нам под условием смерти и сама есть лишь путь к ней.

«Письма к Луцилию», 30, 10 (141, с.56)

Мы боимся не смерти, а мыслей о смерти – ведь от самой смерти мы всегда в двух шагах.

«Письма к Луцилию», 30, 17 (141, с.57)

Стыдно человеку, который одолел самые высокие вершины, обременять богов. Что нужды в молитвах? Сделай сам себя счастливым!

«Письма к Луцилию», 31, 5 (141, с.58)

Из тесного угла можно вознестись к небу – только воспрянь.

«Письма к Луцилию», 31, 11 (141, с.59)

Жизнь наша коротка, и сами мы еще больше сокращаем ее своим непостоянством, каждый раз начиная жить наново. Мы дробим ее на мелкие части и рвем в клочки.

«Письма к Луцилию», 32, 2 (141, с.60)

Где что-нибудь выдается и бросается в глаза, там не все ровно. (...) (У) величайших людей (...) каждая черта в произведении так сплетена с другою, что невозможно что-либо изъять, не разрушив целого.

«Письма к Луцилию», 33, 1, 5 (141, с.60–61)

Не та красива, у которой хвалят руку или ногу, а та, у кого весь облик не позволит восхищаться отдельными чертами.

«Письма к Луцилию», 33, 5 (141, с.61)

Одно дело помнить, другое знать! (...) Знать – это значит делать и по-своему, (...) не оглядываясь всякий раз на учителя. (...) Не становись второю книгой!

«Письма к Луцилию», 33, 8–9 (141, с.61–62)

Идущий следом за другим ничего не найдет, потому что не ищет.

«Письма к Луцилию», 33, 10 (141, с.62)

Истина открыта для всех, ею никто не завладел.

«Письма к Луцилию», 33, 10 (141, с.62)

Говорят, что начало – это уже полдела; то же относится и к нашей душе: желание стать добродетельными – полпути к добродетели.

«Письма к Луцилию», 34, 3 (141, с.62)

Дружба приносит только пользу, а любовь иногда и вред.

«Письма к Луцилию», 35, 1 (141, с.63)

Ни младенцы, ни дети, ни повредившиеся в уме смерти не боятся – и позор тем, кому разум не дает такой же безмятежности, какую дарует глупость.

«Письма к Луцилию», 36, 12 (141, с.65)

В пространных рассуждениях, написанных заранее и прочитанных при народе, шуму много, а доверительности нет. Философия – это добрый совет, а давать советы во всеуслышанье никто не станет.

«Письма к Луцилию», 38, 1 (141, с.66)

Великая душа пренебрегает великим и предпочитает умеренное чрезмерному.

«Письма к Луцилию», 39, 4 (141, с.67)

Нет несчастнее зашедших так далеко, что прежде излишнее становится для них необходимым.

«Письма к Луцилию», 39, 6 (141, с.67)

Нет лекарства для того, у кого пороки стали нравами.

«Письма к Луцилию», 39, 6 (141, с.67)

В речах перед народом нет ни слова истины: их цель – взбудоражить толпу, мгновенно увлечь неискушенный слух, они уносятся, не давая над собою подумать.

«Письма к Луцилию», 40, 4 (141, с.68)

Пусть оратор (...) говорит не быстрей и не больше, чем могут выдержать уши.

«Письма к Луцилию», 40, 8 (141, с.69)

Многим не хватает только благосклонности судьбы, чтобы сравняться жестокостью, и честолюбием, и жаждой роскоши с самыми худшими. Дай им силы на все, чего они хотят, и ты узнаешь, что хочется им того же.