Константин Душенко - Мысли и изречения древних с указанием источника

«Письма к Луцилию», 107, 12 (141, с.270)

Целым овладевают по частям.

«Письма к Луцилию», 108, 2 (141, с.271)

Многие приходят слушать, а не учиться. (...) Некоторые приходят даже с письменными дощечками – затем, чтобы удержать не мысли, а слова, и потом произнести их без пользы для слушающих, как сами слушали без пользы для себя.

«Письма к Луцилию», 108, 6 (141, с.271)

Разве ты не видел, каким криком оглашается театр, едва скажут что-нибудь, с чем все мы согласны (...)? «Имеет все, кто хочет, сколько надобно». Слыша это, (...) те, кто всегда хочет больше, чем надобно, кричат от восторга и проклинают деньги.

«Письма к Луцилию», 108, 8–9, 12 (141, с.272)

Лучше всего пахнет тело, которое ничем не пахнет.

«Письма к Луцилию», 108, 16 (141, с.273)

Мера (...) ближе к воздержанию и, может быть, труднее воздержанья: ведь от чего-то легче отказаться совсем, чем сохранять умеренность.

«Письма к Луцилию», 108, 16 (141, с.273)

(О вегетарианстве): Человеку и бескровной пищи хватит; (...) (а) там, где резня служит удовольствию, жестокость переходит в привычку.

«Письма к Луцилию», 108, 18 (141, с.273)

То, что было философией, становится филологией.

«Письма к Луцилию», 108, 23 (141, с.274)

Сама старость есть неизлечимая болезнь.

«Письма к Луцилию», 108, 28 (141, с.275)

Из одного и того же каждый извлекает лишь нечто, соответствующее его занятиям. На одном и том же лугу бык ищет лишь траву, собака – зайца, аист – ящерицу.

«Письма к Луцилию», 108, 29 (141, с.275)

«Жизнь ему в тягость». – Не спорю, а кому она не в тягость? Люди и любят, и ненавидят свою жизнь.

«Письма к Луцилию», 112, 4 (141, с.283)

Речь – убранство души.

«Письма к Луцилию», 115, 2 (141, с.293)

С тех пор как они (деньги) в чести, ничему больше нет заслуженной чести: делаясь поочередно то продавцами, то товаром, мы спрашиваем не «какова вещь?», а «какова цена?».

«Письма к Луцилию», 115, 10 (141, с.294)

Всем кажется лучшим то, от чего отказались.

«Письма к Луцилию», 115, 17 (141, с.295)

Мы защищаем наши пороки, так как любим их, и предпочитаем извинять их, а не изгонять. (...) «Не хотим» – вот причина; «не можем» – только предлог.

«Письма к Луцилию», 106, 8 (141, с.297)

Тебе кажется высоким то, от чего ты далеко, а взойди наверх – и оно окажется низким. Пусть я буду лжецом, если тебе и тогда не захочется взойти выше: то, что ты считал вершиной, – только ступенька.

«Письма к Луцилию», 118, 6 (141, с.303)

Деньги никого не сделали богатыми, – наоборот, каждого они делают еще жаднее до денег.

«Письма к Луцилию», 119, 9 (141, с.306)

Необходимое не приедается.

«Письма к Луцилию», 119, 15 (141, с.307)

Расточитель прикидывается щедрым, хотя между умеющим одарять и не умеющим беречь – разница огромная.

«Письма к Луцилию», 120, 8 (141, с.308)

Великое дело – играть всегда одну роль. Но никто, кроме мудреца, этого не делает; все прочие многолики. (...) Порой о человеке, с которым виделись вчера, по праву можно спросить: «Кто это?»

«Письма к Луцилию», 120, 22 (141, с.310–311)

Даже бессловесным и тупым скотам, как бы ни были они неуклюжи во всем прочем, хватает ловкости и вниманья, чтобы жить. (...) Даже те из них, что для других бесполезны, для своей цели ничего не упустят.

«Письма к Луцилию», 121, 24 (141, с.314)

Только не имея некоторых вещей, мы узнаем, что многие из них нам и не нужны.

«Письма к Луцилию», 123, 6 (141, с.318)

Тут испустил он дух и перестал притворяться живым.

«Сатира на смерть императора Клавдия» (145, с.269)

Нигде в мире мы не найдем чужой нам страны; отовсюду одинаково можно поднять глаза к небу.

«Утешение к Гельвии», 9, 1 (141, с.336)

Гай Цезарь (Калигула), которого природа создала словно затем, чтобы показать, на что способны безграничная порочность в сочетании с безграничной властью, однажды устроил пир, стоивший 10 миллионов сестерциев; и хотя изобретательность всех была к его услугам, он лишь с трудом добился того, чтобы один обед поглотил доходы с трех провинций.

«Утешение к Гельвии», 10 (138, с.411)

Никто не может быть презираем другими до тех пор, пока он не научился презирать самого себя.

«Утешение к Гельвии» (146, с.146)

Нельзя найти такого несчастного дома, который не имел бы утешения, видя другой дом, еще более несчастный.

«Утешение к Марции» (29, с.319)

Никому не дано счастья – безнаказанно родиться.

«Утешение к Марции» (29, с. 320)

Ничто так не нравится, как погибшее; тоска по отнятому делает нас несправедливыми к оставшемуся.

«Утешение к Марции» (29, с.321)

Смерть – лучшее изобретение природы.

«Утешение к Марции» (29, с.324)

Ничто так не обманчиво, как жизнь; (...) поистине, ее не принял бы никто, если бы не получил против воли.

«Утешение к Марции» (29, с.326)

Если рост прекратился, близок конец.

«Утешение к Марции» (73а, с.?)

Ничто не вечно, немногое долговечно, (...) конец у вещей различный, но все, что имеет начало, имеет и конец.

«Утешение к Полибию», 1, 1 (147, с.238)

Этот страдает от того, что у него есть дети, тот – что потерял детей: слезы у нас иссякнут скорее, чем повод для печали.

«Утешение к Полибию», 4, 1 (147, с.240)

Природа (...) пожелала, чтобы первым плачем был плач при рождении человека.

«Утешение к Полибию», 4, 1 (147, с.240)

Цезарю (т. е. императору), которому все позволено, по тем же причинам многое не позволено. (...) Он себе уже не принадлежит, и подобно звездам, без отдыха совершающим свой путь, ему никогда не дозволяется ни остановиться, ни делать что-либо для себя.

«Утешение к Полибию», 7, 1 (147, с.242)

(Об умершем): Наконец он свободен, наконец он в безопасности, наконец он бессмертен.

«Утешение к Полибию», 9, 7 (147, с.244)

Каждый в свое время, но все мы направляемся в одно и то же место.

«Утешение к Полибию», 11, 4 (147, с.246)

Доля утешения: разделить свою скорбь со многими.

«Утешение к Полибию», 12, 2 (147, с.246)

Не чувствовать своего горя – не свойственно человеку, а не перенести его – недостойно мужа.

«Утешение к Полибию», 17, 2 (147, с.250)

Не может заниматься чужим утешением тот, кого осаждают собственные несчастья.

«Утешение к Полибию», 18, 9 (147, с.252)

Луций Анней Сенека (Старший) (ок. 55 до н. э. – 40 н. э.), ритор (учитель красноречия), историк, отец Сенеки Младшего. Родился и подолгу жил в Кордубе (Испания).

Бесчеловечно не протянуть руку помощи падающему.

«Контроверсии» («Споры»), I, 1, 14 (185, с.107)

Любовь легче умертвить, чем умерить.

«Контроверсии», II, 2, 10 (185, с.66)

* Друзья попросили Овидия исключить из его книги три стиха, на которые они укажут. Он согласился, при условии сохранить три, на которые укажет он. Стихи, которые они предложили для исключения, а Овидий для сохранения, оказались одни и те же.

«Контроверсии», II, 2 (84, с.162)

Женщина может сохранить лишь ту тайну, которой она не знает.

«Контроверсии», II, 13, 12 (186, с.202)

Уметь говорить (для оратора) менее важное достоинство, нежели уметь остановиться.