Сергей Максимов - Крылатые слова

как живое и живучее слово, перестанет считаться непонятным или дешевого смысла, если взглянуть на него, как на древний юридический термин. Ясно, что в спорах о владении землей установилось естественным образом право владеть и водами, протекающими в границах земельного участка. По земле присуждалась и вода. Вся трудность, вызывавшая путаницу отношений и споров, заключалась в точном определении межей, когда живые урочища не помогали резкими особенностями и яркими очертаниями и приметами. В таких спорах обыкновенно являлись решителями дела указания стариков: приводилось свидетельствовать с соблюдением некоторых таинственных обрядов. В Каргополе сохранился самый старинный: доказывающий свое или чужое право кладет на голову кусок дерна, т. е. «мать сыру-землю», и с ним обходит по граням. В других местах дёрн успели заменить честною иконою. В древней Ростовской земле епископ посылал священника с крестом св. Леонтия. Крест ставился на спорную землю и свидетели должны были, удостоверясь крестом ростовского первомученика, определять: которой из двух тяжущихся сторон должна принадлежать земля. Таким образом и в Ростовском княжестве «развод земли» производился так же по совести, «а не как в других местах (говорит описатель чуда св. Леонтия), — где обыкновенно суды и тяжбы производились, и лилась кровь». Самое же право владения определялось выражением: «куда топор и coxa ходили» — по ту грань в лесу и на полях надо считать землю собственностью лица, поселившегося и приложившего труд на таких новях.

Здесь, между прочим, следует искать происхождения слова «покамест», как старинного, оставшегося кое-где в ненарушенной форме: «ждали, по ка, — подождем и по та», т. е. подольше — слышится зачастую. «По ка (по какое место) укажут, по та и отрубишь» — обычно говорят плотники северных лесных губерний. «По ка мест живется, по та мест и жить стану», а индо уже подсмененное общеупотребительным наречием пока, покудова, на северо-востоке России дока, докуда, поколь, поколе, на юго-западе — поколь, покелева, покелича, покедь, поколи; на юге — покаме, покамест, покилича, а у белорусов и малороссов п о ки и доп о ки. По ка место, как сложное существительное, издревле склоняется в любимой и более употребительной форме множественного числа, например, как в старых актах, «по кех мест те судные деньги (т. е. взятые взаймы) за ними, исполщиками (половиншиками в работах), побудут (вперед за условленную работу), а где ее запись выляжет, тут по ней суд», и проч.

Или так, как поступал Петр Великий.

Он что-либо прикажет исполнить, да непременно тотчас же и пристращает: «Если в срок не исполните, то велю сковать за ноги и на шею положить цепь и держать в приказе «покаместо» (пока) выписанное исполнится». Такой, между прочим, указ послал он за своею подписью архангельскому вице-губернатору ближнему стольнику Ладыженскому.

Кому рассказывают про такое дело, которое он отлично знает и помнит, видел его очень ясно, своими глазами, а не усвоил по слухам, тот обыкновенно (в лесной Северной России) отвечает:

— Не рассказывай: я на межевой яме сечен.

Хотя это и не требует дальнейших разъяснений в виду того, что межи или границы земельных угодий обыкновенно обозначаются «гранными ямями», тем не менее такое выражение обязывает остановиться на весьма важном народном обычае. Гранные ямы — такие места, которые не только представляют собою жизненный глубокий интерес для деревенских соседей в вопросе владения землею, водою и лесом, но имеют значение такого исторического явления в народной жизни, которое требует изучения, как самобытное.

«Гранные ямы» прежде всего замечательны тем, что практический смысл прорывших эти ямы первыми на пользование будущих поколений научил зарывать сюда для признака уголья. Чтобы зарубить на память и закрепить такую надежную примету, что называется сверх сыта и окончательно, прикидывали сюда черепки горшков, как не гниющие (успевшие сохраниться в курганах до наших времен цельными). Рассчитывали на долговечную прочность также и углей, так как хорошо выжженный древесный уголь не гниет. «Уголь такой же негной, как нетленен и черт» (по пословице), особенно если первый, будучи положен в виде дров в ямах, истлеет без пламени, не сгорая, а медленно под костром земли, окладенной дерном. Уголь там, как говорят лесовики, тает, т. е. поспевает от одного жара: дерево изникает на месте, как бы воск или олово. Тогда и вторые, т. е. черти, по народному поверью, съумеют оценить достоинство такого вещества. «На межевом бугре, на угодьях, да на черепках, черти в свайку играют», думают суеверы, и пословично говорят: «когда нечем черту играть, так угольем».

В те времена, когда руководили людьми прадедовские обычаи, межевые границы подчинялись особым правилам и определялись совершенно иными способами.

До времени изобретения мензул и астролябий оставались еще целые века впереди, а для измерения земельных имуществ не существовало никакой определенной единицы. Говорили и писали в актах «по туле и владение, куда топор и coxa ходили», или по другому: «пока места плуг и coxa ходили». Каждый брал на свою долю столько земли, насколько хватило у него сил для обработки ее. Стало быть, земля, никем не занятая в ту пору, измерялась личными трудами и силами первых насельников. На общинных землях, где каждый владелец участка ежегодно сменялся, способ определения границ временного владения сопровождался особенными оригинальными приемами, в обезличение общего права и в подкрепление коренного народного неписанного закона. Такой прием еще можно наблюдать в особенно яркой картине на землях Уральскаго казачьего войска, живущего до сих пор строгим общинным строем.

На реке Урале у тамошних казаков и по сейчас сохранился таковой старинный яицкий обычай при косьбе лугов. В силу законов общинного владения (особенно бережно и упрямо соблюдаемых этими казаками), все казаки, имеющие право на сенокошение, по тому же правилу, как и при рыбных ловлях, в назначенный день общего покоса — на ногах. Ждут сигнала. Когда он подан, все бросаются на луг и на те места, кто где захочет. Всякий спешит в запуски обойти косой, захватить желаемое место вокруг — «обкосить» до заката солнца. Обкошенное пространство на этот удалой и удачливой раз считается собственностью казака и он может с семьей своей косить тут траву и при этом ни за что не посмеет завешиваться в чужой обкос. Паев здесь не разверстывают, а предоставляют все дело силе и расторопности, как и на багренном, и на плавенном рыболовствах. Сенокосные отводы делаются только тем казакам, которые не могут отлучаться по службе, но в самом ограниченном размере (не более стога на каждую служилую лошадь). С 10-го мая начинается ковыльцое, которое продолжается на общественных землях «обволочным» и кончается третьим сенокошением общим «валовым».