Игорь Долгополов - Мастера и шедевры. Том 2

«Пойти тем достойным народной души путем.

Мастер еще не знает ничего о своей судьбе, он полон надежд, предчувствий. Правда, здоровье его подорвано, нервы натянуты до предела, будущее его большой картины неизвестно. Но он силен духом как никогда. Он готов начать новую огромную работу. Вспоминаются его чудесные слова:

«Мне бы всего более хотелось приблизиться в пути к Леонардо да Винчи. Вы знаете, как он труден и медленен… Знаю, что многие скажут: да зачем начинать огромные картины, куда их девать? Эти вопросы со временем уничтожатся. Россия еще только процветает, художники почти еще ничего не произвели. Если я и сверстники мои не будем счастливы, то следующее за нами поколение пробьет себе непременно столбовую дорогу к славе русской…»

Он пишет Жуковскому в 1842 году:

«…Не думайте, чтобы я сколько-нибудь раскаивался, что начал… огромный труд мой. Напротив, я этим только и буду утешаться всю остальную жизнь…»

… Ничто так не поражает в истории большого искусства, как таинственная, непреходящая связь времен.

Так веками переходит из рук в руки, от поколения в поколение художников невидимая эстафета прекрасного, дающая людям все новые и новые шедевры.

Видится, как по лестнице Румянцевского музея (где тогда экспонировалась картина) неспешно поднимается коренастый бородатый мужчина с крутыми скулами, упрямым лбом и поразительно ясными, живыми глазами.

Это Василий Иванович Суриков.

По рассказам музейных старожилов, ежедневно приходил он изучать и композицию, и колорит «Явления…».

Великий сибиряк проверял себя.

Художник писал в это время «Боярыню Морозову», в которой поистине заложено ивановское начало — эпический размах, сложность психологического построения.

Влияние Александра Иванова на русскую живописную культуру неоценимо.

По существу, наше искусство станковой живописи вместе с именем Александра Андреевича Иванова показало всему миру широту и философскую глубину, высокую художественность и духовность русской национальной школы.

Возвышенные идеалы, прекрасная форма, ощущение великого будущего нашего искусства вдохнули новые силы в следующие поколения мастеров.

Следуя заветам Александра Иванова, мечтавшего об истинном ренессансе родной культуры, русские живописцы уже в XIX веке обогатили мировую цивилизацию великими творениями: Илья Репин, Василий Суриков, Николай Ге, Михаил Врубель, Валентин Серов.

В наш сложный век, когда живопись Запада деградирует, утратив великие этические принципы мировой культуры, и пропагандирует в своих формалистических творениях дисгармонию, уродство, зло, в эти дни особенно звучно слышен голос благородного, чистого, доброго творчества Александра Иванова.

Многонациональное искусство нашей Родины свято бережет, сохраняет и развивает замечательные традиции культуры и несет людям Земли красоту, правду, мир.

Планетарность гениального творчества русского художника, его суровое подвижничество живописца-первооткрывателя, прекрасные заветы, оставленные им, подвиг самоотречения, который он совершил во имя служения Родине, будут жить в веках.

Прогулка. Автопортрет с родителями

В Первом московском кадетском корпусе выпускной акт. Играет музыка. Виновник торжества — юный Павел Федотов, вышедший первым в гвардию. Мечта его родителей осуществилась.

«Отец мой был воином екатерининских времен, редко говорившим о своих походах, но видавшим много на своем веку, — рассказывает Федотов в автобиографических заметках. — Женат он был два раза: в первый раз — на пленной турчанке, во второй — на моей матери… жили мы очень бедно… Наша многочисленная родня… состояла из людей простых, не углаженных светскою жизнью..»

При выпуске Павел был отмечен в рисовании и черчении ситуационных планов ленивым.

Как же это могло случиться, что будущий художник, кстати, считавшийся в корпусе способным к живописи, отстал в рисунке?

Ответ весьма прост, хотя и несколько неожидан. Федотов правил чужие рисунки:

«Я за это получал булки, чего с своего рисунка взять было нельзя, и поэтому свой всегда был неокончен…»

Нужда встретилась художнику с первых шагов жизни и преследовала его до конца.

Кадетов учили «фортификации, экзерциции, верховой езде, закону божьему, словесности, чистой математике, танцеванию» и многому другому, в том числе и рисованию.

По уставу воспитанники должны были укреплять чувство веры и благочестия.

Дух казармы царил в корпусе.

Директор корпуса Клингер часто говорил, что русских надо менее учить, а больше бить.

Не все выдерживали муштру, многие не кончали корпуса из-за «трепетания сердца, аневризма и подобных болезней».

Эти напасти миновали Павла, и он прибыл в Петербург полным сил и энергии.

В лейб-гвардии Финляндском полку все быстро полюбили талантливого юношу за его жизнерадостность, за умение сочинять песни и прекрасно исполнять их, за доброту и, главное, за его способность к рисованию.

Он писал портреты своих друзей по полку, «и вот начали уже говорить, что всегда делает похоже».

Федотов начинает серьезно интересоваться искусством, посещает вечерние классы в Академии художеств. Он пробует писать акварелью жанровые сцены из полковой жизни.

За одну из них получил в подарок от великого князя Михаила Павловича бриллиантовый перстень.

Однако эти блистательные успехи не делали его счастливым.

«Столица поглотила пять лет моей лучшей молодости… Пока в столице, успокойся сердцем, не жди и не обманывайся».

Художник обладал удивительно тонким ощущением красоты окружающего мира и не принимал жестокости, грубости и меркантилизма петербургской жизни.

Вот одна из записей, рисующих Федотова-поэта:

«Я стоял в карауле. Вокруг милая, унылая северная природа. Пролегает путь людей чужих и идей моих, уплывают вдаль и сливаются с туманным, желто-розовым восходом. Тянутся обозы, чухны в глупых ушастых шапках, мелькают запряженные в маленькие санки румяные молочницы, изредка, вздымая пыль столбом, пролетит пышная и атласная коляска богача».

Вот стихи молодого Федотова, в которых ясно сквозит вечная его спутница — нужда:

… Маятник стенных часов печально отстукивал минуты, дни, месяцы серых будней. Федотов, уйдя в отставку, оставил за дверьми маленькой квартирки на Васильевском острове всю суету полковой жизни, все светские порывы и желания души своей. Он, подобно отшельнику, целиком отдался любимому труду.