Игорь Долгополов - Мастера и шедевры. Том 2

«Свежий кавалер.

Казалось, далеко позади остались долгие сомнения и колебания, где-то сквозь дымку времени порой вспоминались полковые друзья (давно позабывшие дорогу к художнику), и осталась только одна неистовая жажда овладеть тайнами мастерства.

«Вам двадцать пять лет, — сказал ему великий Карл Брюллов, глядя на его работы, — теперь поздно уже приобретать механизм, технику искусства, а без нее что же вы сделаете, будь у вас бездна воображения и таланта?.. Но попытайтесь, пожалуй, чего не может твердая воля, постоянство, труд».

С того дня прошло семь лет.

И он проявил волю и постоянство.

Во все это время каждый его день был предельно размерен. Вставал на заре, обливался холодной водой (в любое время года) и, невзирая на спящего Коршунова (денщика, который отпросился вместе с ним в отставку), уходил на прогулку. Бродил по городу, заговаривал с прохожими.

Придя домой, он принимался за работу.

Рисовал, писал, компоновал.

Наброски, эскизы, этюды создавались с энергией и упорством непостижимым, и скоро результаты стали заметны.

Его рисунок окреп, в нем появились лаконизм и острота необыкновенные.

Он отказывал себе во всем.

Уйдя в отставку в чине капитана, Федотов получил весьма скромное содержание, из которого ровно половину посылал отцу и сестрам в Москву.

Достаточно упомянуть, что ежедневный бюджет художника и его слуги составлял 25 копеек серебром.

Казалось, он вовсе не знал развлечений. Труд, труд до ужаса (по словам его немногих друзей) отнимал все его время. Единственной отрадой были игра на гитаре и пение.

Холодный, печальный дом его не знал тепла женских рук. Он избегал, боялся уз Гименея.

«Меня не станет, — говорил мастер, — на две жизни, на две задачи, на две любви — к женщине и искусству».

В 1846 и 1847 годах он написал первые свои картины — «Свежий кавалер» и «Разборчивая невеста».

Завтрак аристократа.

«Страшно, жутко было мне в то время, — вспоминал Федотов. — Я все еще не верил себе, я не был французом, русская солдатская кровь текла у меня в жилах».

И наконец он решается послать картины на суд к грозному Брюллову.

Больной Брюллов радушно принимает у себя застенчивого автора.

После Брюллов часто говорил, что счастье Федотова в том, что он смотрит на натуру своими глазами, а не через академические, классические очки, зрящие только библейские либо мифические сюжеты.

— Ба! Что за роскошь? — вскричал удивленный гость, посетивший Федотова в его бедной каморке и отлично знавший его стесненные обстоятельства. Он увидел хозяина за обеденным столом с только что откупоренной бутылкой шампанского.

— Уничтожаю натурщиков, — ответил Павел Андреевич, указывая на скелетики двух съеденных селедок и наливая стакан шампанского приятелю.

Этот маленький рассказ современника как нельзя лучше раскрывает творческий метод художника.,Ни шагу без натуры».

Эти слова могли стать девизом творчества Федотова.

Десятки эскизов, сотни набросков подготовлялись, прежде чем художник приступал к завершению самой картины.

Много времени он отдавал поискам типажа для своих полотен.

Вот любопытная история, рассказанная Федотовым своему другу:

— Когда мне понадобился тип купца для моего «Майора», я часто ходил по Гостиному двору, гулял по Невскому проспекту с этой же целью, но долго не мог найти того, чего мне хотелось. Наконец, однажды у Аничкова моста я встретил осуществление моего идеала, и ни один счастливец, которому назначено на Невском самое приятное рандеву, не мог более обрадоваться своей красавице, как я обрадовался моей рыжей бороде и толстому брюху.

Картина «Сватовство майора» принесла Федотову давно желанную славу.

Огромный, неожиданный успех на выставке в Академии, всенародное признание картины и вскоре присвоение ему звания академика — это, пожалуй, наиболее светлые страницы его биографии.

Сватовство майора.

Казалось, дорога перед ним открыта.

Петербург, а затем Москва стали свидетелями триумфа картин «Сватовство майора», «Свежий кавалер» и «Разборчивая невеста».

Предисловие к картине «Поправка обстоятельств, или Женитьба майора», написанное художником в поэтической форме, но не опубликованное в печати, ходило в списках по всей России.

Шевченко, находясь в далекой ссылке, отмечает в дневнике:

«Мне кажется, что для нашего времени необходима сатира, только умная, благородная. Такая, например, как «Жених» Федотова или «Свои люди — сочтемся» Островского и «Ревизор» Гоголя».

Находясь в Москве и обласканный московским обществом, Федотов полон самых радужных надежд:

«Мои картины производят фурор. Новым знакомствам и самым радостным, теплым беседам нет конца. В участи моего отца и сестры-вдовушки первые лица города приняли участие; с божьей помощью я надеюсь, что их обеспечат навсегда».

Надежды… Как порой они далеки от того, что предлагает суровая жизнь!

Федотов пишет:

«Мой оплеванный судьбой фурор, который я произвел на выставке своих произведений, оказался не громом, а жужжаньем комара, потому что в это время… был гром на Западе, когда в Европе трещали троны. К тому же все, рождением приобретшие богатство, прижали, как зайцы уши, мешки свои со страха разлития идеи коммунизма… Я… увидел себя в страшной безнадежности, потерялся, чувствовал какой-то бред ежеминутный…»

Потерялся…

Это слово наиболее подходит к состоянию Федотова в ту пору. Что же случилось?

В Европе отгремела революция 1848 года, и резонанс от этого события не замедлил сказаться.

В журнале «Северная пчела» было опубликовано правительственное сообщение, странно названное «Дополнительная декларация».

Портрет Н. П. Жданович за фортепьяно.

В ней писалось:

«Пусть народы Запада ищут в революции того мнимого благополучия, за которым они гоняются… Что же касается до России, то она спокойно ожидает дальнейшего развития общественного своего быта как от времени, так и от мудрой заботливости своих царей».

«Моровой полосой» назвал это время Герцен.

Вот в эту полосу и попадает Федотов со своими картинами «Свежий кавалер» и «Сватовство майора».

«Москвитянин» не замедил отреагировать на «крамольное» творчество художника.