Харальд Шуманн - Западня глобализации

Для правоверных рыночников в Вашингтоне, Брюсселе и большинстве европейских столиц дерегулирование телекоммуникаций – ни в коем случае не последний шаг. Если Комиссия ЕС добьется своего, то к 2001 году настанет очередь почтовой связи с 1,8 миллиона ее служащих. Та же участь ожидает электрические монополии. Вслед за британцами осуществить этот проект собственными усилиями хотят федеральное правительство Германии, а также ряд штатов США.

Если европейские политики, постоянно заявляющие, что их главная забота – борьба с безработицей, говорят это всерьез, то их действия можно охарактеризовать только как методичное безумие. С равным успехом можно усомниться в том, что они все еще отдают себе отчет в своих действиях. Так, например, 1 января 1996 года Рон Соммер изменил шкалу тарифов Deutsche Telekom; междугородные разговоры подешевели, а местные – подорожали. Это оправданно с точки зрения повышения конкурентоспособности компании и привлекательности ее акций. В новом конкурентном окружении уже /183/ нет смысла субсидировать местные разговоры преимущественно частного характера за счет частого использования дальней связи для деловых переговоров; в самом деле, главная цель нововведения – привлечь корпоративных клиентов низкими ценами на звонки по стране и за границу. Но как только новые тарифы вступили в силу, популярные печатные издания и политики принялись общими усилиями настраивать общественное мнение против коварной Telekom, которая–де заставляет одиноких старушек, зависящих от телефона, платить по счетам жирных котов–бизнесменов. Возглавляемые министром почт Вольфгангом Бёчем (партия ХСС), те же политики из всех парламентских партий, что прежде одобряли новые расценки, теперь требовали специальных тарифов на звонки друзьям и родственникам. Соммеру не оставалось ничего другого, как заявить, что такой популизм «возмутителен» [60].

Сей политический карнавал негодования и лицемерия не просто абсурден. Он доказывает, что лица, облеченные властью, в большинстве своем уже не осознают последствий политики глобализации, на которой основаны их законы.

«Решение либерализовать отдельные отрасли, где предлагаются общественные услуги, вовсе не является идеологическим; оно выражает естественную готовность адаптироваться к экономическому и технологическому развитию»

, – настаивает Карел ван Мирт, нынешний член Еврокомиссии по проблемам, связанным с конкуренцией [61]. Но сами слова, которые он использует, выдают идеологию, всплывающую всякий раз, когда политики взывают к естественности, производя дележ общественной собственности, налоговых поступлений и экономических выгод. Такие лоббисты, как Дирк Хюдинг, представляющий в Брюсселе интересы британских промышленных корпораций, говорят более откровенным языком. Весьма немалые суммы, которые европейцы платят за общественные услуги, есть, по его мнению, результат неэффективности государственных корпораций, которые в большей степени обслуживают своих служащих, нежели своих клиентов; производительная часть общества больше не может нести это бремя на своих плечах [62].

Звучит логично. Более высокие затраты на телефонную связь, транспорт, электричество или деловые поездки являются конкурентным недостатком европейской экономики. Отдельные потребители тоже платят монополиям по завышенным /184/ ценам и испытывают бесконечные проблемы из–за зачастую низкого качества услуг. Безусловно, компании, о которых идет речь, в большинстве своем работают ниже оптимальной эффективности, но при этом они обеспечивают множество рабочих мест во времена кризисов. Если же миллионы граждан скатываются вниз по социальной лестнице или вынуждены опасаться за свою работу и свое будущее, то дерегулирование становится безумной политической гонкой. Большинство правительств придерживается данного курса, так как их эксперты твердо верят в неолиберализм и обещают, что снижение расходов на высокие технологии и сферу обслуживания поможет создать новые и более выгодные рабочие места.

Но чудес не бывает. Не принесут их и долгожданные успехи приватизированной индустрии телекоммуникаций. Бум мульти–медиа, предсказываемый как результат дешевого доступа к информационным магистралям, будет прежде всего и в наибольшей степени еще одной программой уничтожения занятости. Чем больше клиентов смогут в режиме «он–лайн» заказывать билеты, производить банковские операции и все виды покупок, тем меньше рабочих мест останется в банках и страховых компаниях, бюро путешествий и розничной торговле. Также нет никаких признаков того, что потери рабочих мест будут хоть в какой–то мере компенсироваться работой над созданием программ и компьютеров, призванных обеспечивать согласованное взаимодействие различных систем в мире будущего. В тех немногих отраслях грядущей мультимедийной индустрии, где человеческий труд будет по–прежнему востребован, например в кино– и шоу–бизнесе, позиции Германии и остальной Европы будут довольно слабыми; таково заключение, сделанное консалтинговой фирмой Roland Berger (подразделение Deutsche Bank). Вследствие этого политика, вращающаяся вокруг вступления в компьютерный век, не внушает особого оптимизма [63].

Дерегулирование в сочетании с манией эффективности ведет к самоуничтожению. Тем не менее большинство экспертов из ведущих учреждений мировой экономики, будь то ОЭСР, Всемирный банк или МВФ, продолжают призывать к всемирной интеграции. Их оптимистические заверения уже сейчас можно поставить под сомнение, взглянув на проблемы, выходящие на первый план в высокоразвитых странах, но они по–прежнему единодушно заявляют, что рынок с открытыми /185/ границами указывает «третьему миру» выход из бедности и отсталости. «Для многих развивающихся стран глобализация повышает шансы сократить отставание от индустриально развитых стран», – пишут, например, Эрих Гундлах и Питер Нунненкамп из Института мировой экономики в Киле, академического оплота германских неолибералов [64]. А «Франкфурте альгемайне цайтунг», газета, находящаяся на острие борьбы за освобождение капитала, убеждает, что «только с помощью глобализации 6 миллиардов человек смогут воспользоваться достижениями, которыми чуть ли не до конца 80–х годов безраздельно распоряжались лишь 600 миллионов жителей старых индустриальных стран». Это сильный аргумент, но верен ли он? В самом ли деле беднякам Юга выгодно уменьшение благосостояния Севера? /186/

1. The Economist, 7.1.1995.

2. Цитата приведена в: Die Zeit, 24.11.1995.

3. Financial Times, 28.3.1996.

4. Financial Times, 3.7.1996.

5. International Herald Tribune, 29.8.1995.

6. Все цитаты взяты из: Thomas Fishermann, Mitleid fur die Erste Welt, Die Zeit, 3.11.1995.