Евгений Козлов - Театр трагедий. Три пьесы

избавленье от уродства.

Но так ли это, в восточной Азии я слышал,

что маски черно-белые являют честность,

но обман сулит сей жертвенник покорства

Пред участью и роком,

нальются очи цветом когда-то серые.

Преобразится лик, словно лучший стих,

звучат последствия того

Чего не предопределить, не вообразить,

солгать он мог скорей всего,

Одев, помру подобно Геркулесу,

но не так приму я смерть.

Так что же ты – изменить,

иль погубить твое предназначенье?

Чья душа однажды возжелала сотворить,

на безумство страшное посметь.

Ответа нет, отныне моя она,

вот последнее определенье.

Вложил маску в карман пальто, с долей сомнений в обозначении подлинности, бросив взгляд в последний раз на то место, где недавно стояло нечто, затем вышел из лавки, победивший или побежденный. На улице Умалишон, по-прежнему безлюдно. И каких только не хранит улица тайн, страхов, ужасных происшествий. Может именно здесь неподалеку обитает привидение молодой девушки, известно, полюбив джентльмена, та не снискала взаимности, злодей подшутил над нею, предложил провести ночь на крыше в зимнюю пору, дабы доказать таким образом честность признания. Бедная леди, приняв близко к сердцу слова, сделала то, что он просил. Будучи уверенным на ее неспособность, трусливость, оказался потрясенным известием, которое гласило – девушку нашли на крыше, мертвую и замершую, раздевшись она ждала утра, надеясь выжить, согреться рассветным солнцем и доказать свою любовь, определенно доказала, но какой ценой. Какие только истории не передают из уст в уста, пока они способны говорить. Прибавить ко всему этому разнообразию ужасов можно и Атрокса, однако, он фигура иного рода. Поэтому возле фонаря стоял экипаж, ожидающий отправку, возница совсем еще молодой юнец трясется от холода, кое-где запорошил иней, изо рта от дыхания исходит пар. Атрокс садится в кэб, совершенно один, дверь закрывается, затем толчок и экипаж трогается. Он прижался к окну, через одежды видны лишь глаза, коими всматривается в мир быстро движущийся, через стекло, оставаясь незамеченным, наблюдает.

Чувства потеряли баланс, точка опоры рушится, сравнения с канатоходцем вполне подойдет, сомнения, чем дальше, тем они крепнут, превращаясь в доводы рассудка. Вероятность отстранения мала, все же растет и прогрессирует забывчивость, отвлеченность от главного вопроса, расплываются все нарастающими впечатлениями, зачастую видя нечто, новое более интересное, бросаем дела и спешим увидеть, вот так Атрокс созерцал в окно то, что вдохновляло его и восхищало, позабыл о себе, об участи своей, каковы видения, он поведает нам самолично. Итак, действо следующее, из лавки перенесемся вовнутрь кареты, со стороны окна которой, проносятся, либо не двигаются множество разнообразных людей, спешат, либо, озираясь по сторонам, ищут ответы на свои мечтательные вопросы.

Внутри кареты.

Атрокс

Прекрасны люди, умны, красивы,

неповторимы уникальны,

Вижу своими тусклыми глазами

с безрадостными тенями,

Не тщеславие движет взор,

столь дивен замысел Творца,

те тайны

Основы бытия,

что ж и я, и во мне Его искра,

под скорлупой созданной страстями.

Не прозорлив я, говорю лишь факты,

речи мои бестактны.

Смотря как рассудить,

все же вижу,

по улицам летят картины,

Всех изображай, всех дословно изучай,

особенно те дамы, легки и статны,

Их платья вычурны, игривы, пусть не покажутся,

описания абстрактны, слова ведь гильотины,

Мгновение разделяет жизнь от смерти,

потому и краток я, пропускаю сквозь себя,

Что разгляжу, о том и говорю,

я созерцаю красоту и не одну.

И есть ли имена у тех цветов,

фантазию в избытке не найдя,

Чрез стекло представлю,

зритель я, потому смотрю.

В восхищении прибываю,

те черты, движения, подачи,

Нет в них уродства, искусственности,

все различны, без сходства, и едины.

Они не я, они не нелюдимы,

любимы и любят тем паче.

Снисходительны и терпеливы,

так может не убояться, того,

чьи образы ехидны,

Добра и во мне крупицу различат,

не снаружи, а внутри.

Средь них более я не сорняк,

не зараза и не вредитель,

к злу несчастный побудитель.

Не искуситель, лишь другой,

всего то,

также прародитель мой Адам.

Посмотри.

Ужасна плоть моя и душа черна,

но Христос на кресте страдал за всех,

Спаситель наш, Искупитель

Открывший царские врата

и сокрушивший адовы врата,

выбор дан,

Избираешь путь брата или врага,

мы вольны, порой слабы,

просим о прощении,

ведь мы больны.

Язвы покрывают лик, руки, уродлив стан мой,

но не заметите, надеюсь,

вы, милосердны,

отзывчивость и понимание мне так нужны,

Не жалость, а принятие в свои ряды,

не вообразить,

Возможно ли такое?

О, как прекрасны вы,

познать бы жизни ваши,

мысли и труды, прочесть

Мириады книг судеб,

иные вознеслись,

другие пали,

мирские и людские,

Духовные с благоговением воздали,

нас распинали и прославляли,

на руках носили и продавали,

Детей рождали, одним лишь этим жили,

серебром и славой,

прахом одним безудержно питались всласть.

И нет пределу оскверненью, з

а кусок земли, за дом, друг друга поедали.

Мы молитвы в келье со страхом в смирении шептали,

всю жизнь, а не часть.

Богу посвятили жизнь служению и послушанию,

учили тело укрощать, мало есть и мало спать,

С Песней на устах и днем и ночью,

чтобы верить, дабы знать.

В юности предавались мы порокам,

испробовать, исследовать стремились мы,

Вкушали вина, пищу сладкую

и сладострастные жизни своим неистовством пытали,

Развращали дев непорочных,

увлекали в грех, зарекались от сумы и тюрьмы,

Жадно пили жизнь, в дурмане ощущали мы Парнас,

стихи беспутные слагали,

Молоды, но так быстро увядали,

подобно отрезанным цветам.

Другие целомудрие хранили,

соблазны не пленили их,

Девство до замужества хранили,

учились, читали и творили,

отдаваясь полностью мечтам,

Сбудутся ли они, увы, никто не скажет вам,

с корнем вырывающий тот ветер стих,

Столкнувшись с моралью непоколебимой,

нерасточимой на всякого рода пустяки.

Умерли, выросли,

пути обоих нелегки.

Кто в одиночестве,

кто в семье,

кто в царстве,

а кто вовне.

Нищий с протянутой рукой,

калека и бездомный,

богатый с кошельком скупым,

Видим рай и ломоть хлеба наяву,

а кто-то лишь во сне.

Создаем и разрушаем,

воюем, или выбираем мир,

быть как все, простым,

Или другим.

Представить невозможно,

сколько судеб,

увы, не прочитать,