Герман Ломов - А это всё о Нём. Том 3. Импасто. Глава 6. Гороскоп Спасителя для цивилизации

Вернёмся к делам мирским, потому как тогда, в 7 году до н.э., о таком астрологическом «высшем пилотаже» в Древней Иудее мало кто знал. Итак, согласно ZETу первое пренатальное соединение Сатурна и Юпитера Иисуса произошло 29 мая 7 года до н.э.

7 год до н.э. – Консулы Тиберий Клавдий Нерон и Гней Кальпурний Пизон;

7 год до н.э. – Тиберий получает триумф за победы в Германии. Создание провинции «Германия» с центром в колонии Агриппины (современный Кёльн);

7 год до н.э. – Присоединение Восточной Галатии и части Понта к Риму;

7 год до н.э. – Рим разделён на районы (regiones) и участки (vici) [5 5 5 7 год до н.э.: Материал из Википедии – свободной энциклопедии: Версия 10123648, сохран. в 21:07 UTC 22 июля 2008 // Википедия, свободная энциклопедия. – Электрон. дан. – Сан-Франциско: Фонд Викимедиа, 2008. – Режим доступа: http://ru.wikipedia.org/?oldid=10123648 ].

Здесь и далее при ссылке на Иосифа Флавия используется [6 6 6 Здесь и далее при ссылке на Флавия используется Флавий И. Иудейские древности / Пер. с греч. Г. Гакеля.– Спб, 1900. – Режим доступа: http://www.vehi.net/istoriya/israil/flavii/drevnosti/index.html ]. Одним из основных событий 7 год до н.э. в Иудее является казнь Иродом I Великим своих сыновей от второй супруги, Мариамм из рода Хасмонеев – Александра (старший) и Аристобула (младший). Вот как описывает казнь и события, ей предшествующие, Флавий: «2. Когда в Берит прибыли [римские] наместники и все вызванные царем из различных городов. Ирод поместил сыновей своих (не желая их представлять судьям) в сидонской деревушке Платане, вблизи города, чтобы всегда иметь возможность представить их в случае их вызова в суд. Сам он лично предстал перед полутораста судьями и начал свое обвинение, которое казалось не слишком тяжким, поскольку его принуждали к тому печальные обстоятельства, но которое было совершенно неуместно в устах отца относительно детей своих. Он был крайне раздражен и выходил из себя, доказывая виновность юношей; при этом он выказал явные признаки своего гнева и необузданной дикости, не давая судьям возможности лично проверять доказательства виновности, но повторяя свое недостойное отца обвинение детей, сам читая их письма, в которых, впрочем, вовсе не упоминалось ни о заговоре, ни о каком-либо другом преступном замысле, но где только говорилось об их планах бегства и встречались некоторые крупные резкости по его адресу, вызывавшиеся его собственной враждебностью к детям. На таких местах царь возвышал голос и говорил, что тут лишнее доказательство очевидного существования заговора, причем клялся, что охотнее лишился бы жизни, чем выслушивать такие речи. В заключение он сказал, что как по природе, так и в силу предоставленной ему императором власти он имел бы право решить данный вопрос по собственному усмотрению, и привел древнее постановление, в силу которого, если родители человека выступали против него с обвинением и возлагали руки свои на голову сына, последний обязательно подвергался побитию камнями со стороны всех присутствовавших при этом. Несмотря на то что он (царь) властен делать в своей стране и в своем царстве все, что угодно, он все-таки готов выслушать приговор судей. Последние, говорил он, здесь не столько в качестве судей, долженствующих вынести приговор по очевидному преступлению детей, которые его чуть не погубили, сколько в качестве свидетелей, имеющих возможность понять гнев его, так как никто, даже иноземец, не отнесется безучастно к столь коварному замыслу.

3. После этой речи царя судьи, даже не пригласив юношей в заседание для возражения на обвинения, решили, что невозможно смягчить гнев Ирода или побудить его к примирению, и поэтому согласились с ним. Первым высказал свое мнение Сатурнин, бывший консул и человек с весом, выражаясь сдержанно, как то подобало его высокому общественному положению. Он сказал, что Ирод может судить сыновей своих, но не считает его вправе умерщвлять их. Он-де говорит, как отец, также имеющий сыновей, и оставался бы при своем мнении даже при более тяжких условиях, если бы дети его причинили ему даже более крупное горе. За ним высказались совершенно в таком же точно смысле и сыновья Сатурнина; их было трое, и они сопровождали отца своего в качестве легатов. Волумний, напротив, настаивал на смертной казни людей, совершивших такое преступление относительно отца своего. То же самое по очереди говорило и большинство судей, так что казалось, что теперь уже ничто не спасет юношей от смерти.

Вдруг Ирод увез юношей в Тир. Сюда прибыл к нему из Рима Николай (Дамасский – Ломов). Рассказав ему предварительно обо всем, происшедшем в Берите, царь стал расспрашивать его, какого мнения держатся его римские друзья насчет сыновей его. Тот ответил, что друзья считают их намерения преступными, но советовал при этом заключить их только в тюрьму и стеречь их там. «Если ты, впрочем, – сказал он, – все-таки решишь казнить их, то сделай это погодя, чтобы не навлечь на себя обвинения, будто ты действовал по внушению гнева, а не рассудка. Если же ты, напротив, думаешь помиловать их, то отпусти их, чтобы не вызывать на себя еще большей и окончательно непоправимой беды. Таково мнение и большинства твоих римских друзей». Он умолк, а царь погрузился в глубокое раздумье и затем приказал Николаю ехать вместе с ним.

4. Когда Ирод приехал в Кесарию, все население тотчас стало говорить только о его сыновьях, и вся столица была в волнении, какой исход примет дело. Страх обуял всех при мысли, что старая неурядица приведет теперь к крайне тягостному концу и, хотя все сочувствовали страданиям [узников], без риска нельзя было ничего говорить и даже слушать других. Все скрывали в душе свое соболезнование и заметно переносили страшнейшие страдания. Впрочем, нашелся некий ветеран, по имени Терон, сын которого, будучи сверстником Александра, находился в дружественных отношениях с последним. Все то, о чем думали другие и о чем они молчали, он свободно высказывал, причем неоднократно и без стеснения говорил народу, что истина погибла, что справедливость в людях исчезла, что ложь и порочность овладели ими и что дела находятся в таком неприглядном свете, что преступники не видят даже всего ужаса человеческих страданий. Все это он говорил свободно, подвергаясь при этом значительной опасности. Правильность его взглядов трогала всех, так как он столь смело и мужественно выступил с ними в такую минуту. Поэтому все, кто слышали его речи, относились к нему с уважением и с удивлением взирали на его бесстрашие в то самое время, как сами считали более безопасным хранить молчание. Перспектива самим пострадать заставляла всех разделять его взгляды.