Паата Амонашвили - Послание в будущее

Тем временем мы прибыли в Лухачович, разместились в «Дум Тамаре» и тем же вечером испили кисловатую воду из одного источника.

С утра мы направились в Угерский Брод, в музей Коменского. Купив билеты, мы начали рассматривать картинки и гравюры: костер, на котором горел Ян Гус, гонения вероотступников, массовая казнь еретиков, католики закалывают гугенотов, жаркий спор богословов, жестокое убийство монахов-католиков гуситами, сожжение Угерского Брода, и, наконец, здание дома в Кувалде, где было основано «Братское Единство» ради спасения душ по заповедям Христа.

Тут же были портреты Карла Жиротинского и императора священной римской империи Фердинанда и изгнанного монарха Богемии Фридриха Пфальцского, которого прозвали королем на одну зиму, потому что он царствовал лишь пару месяцев зимой, а весной его свергли.

В следующем зале мы нашли книги о Коменском на грузинском языке.

– Смотри, – сказал я Тамаре, – это книга грузинского комениолога. Он был марксистом и утверждал, что Коменский находился в плену религиозных заблуждений своего времени, потому не смог возвыситься до истинно научного метода марксистко–ленинского диалектического материализма.

В следующем зале мы нашли имитацию школьного класса времен Коменского. Присев за парту, мы представляли себя учениками.

Тамара сказала:

– Надо бы спросить о нашем профессоре.

Я даже не успел согласиться, как позади нас послышался голос:

– Хорошо развлекаетесь…

Мы резко обернулись и…

Вот удивление!

Это был наш профессор в своем инвалидном кресле.

Я просто проглотил язык, а Тамара сказала:

– Вот мы вас и нашли.

Профессор покачал головой:

– Не нашли. Я сам к вам вышел. Я ждал вас еще вчера. Следуйте за мной.

Он развернулся и покатил к выходу. Мы поспешили за ним. Проведя нас по коридорам, он докатился до высокой старинной двери с охранником, который немедленно нас пропустил. Мы оказались в обширном зале с очень высоким потолком, до отказа набитым полками старинных книг.

Профессор сказал:

– Это закрытое книгохранилище, куда мы не пускаем посетителей. На этой стене карта Моравии, которую составил сам Коменский, а на той полке – книги, которые, я подозреваю, он сам держал в руках. Правда, я не могу подтвердить свои слова, но так подсказывает мне интуиция. Можете подойти и посмотреть поближе.

Я сказал:

– У меня ощущение, что мы путешествуем на машине времени.

Мое внимание привлекала одна книга, которая стояла на полке как-то обособленно.

Профессор сказал:

– Это уникальное издание «Рая сердца». Там есть правки, которые, возможно, вносил сам Коменский. Разрешаю подержать ее и даже полистать…

Я с трепетом взял книгу и открыл. Рисунок, отражающий небеса, заворожил меня. Я не мог оторваться от ангелов, от божественных облаков, от Святого духа, который нисходил сверху вниз.

Профессор сказал:

– В этой комнате собрано пять тысяч уникальных книг. Все они про одно и то же – как найти рай сердца через искреннюю веру в Бога. Это не удивительно. Ведь их писал епископ. И тем ироничнее звучат наши выступления на многочисленных конференциях комениологов времен Советского Союза, когда академики и профессора изощрялись, чтобы осветить мировоззрение Коменского с позиций марксизма и найти материалиста в настоящем богослове. Звучит даже смешно. Вот и получилось, что мы взяли лишь внешнюю оболочку его учения, а суть отбросили. Именно поэтому дети не хотят ходить в школу.

– Интересно, что сказал бы сам Коменский, слушая вас сейчас? – спросил я.

Профессор улыбнулся:

– Хороший вопрос. Хотите продолжение моего рассказа?

Надо ли было спрашивать?!

2. Грезы Ясема

Ясем грезит на рассвете, перед пробуждением.

Сквозь пелену тумана он видит изображение таинст–венной реки.

Подталкиваемый любопытством, он скользит по речной воде, где все меняется в непрерывном колебании, и начинает понимать – это Река Времени. Поток течет из прошлого в будущее, и если скользнуть по туману вверх по течению, то попадаешь в берега прошлого. Он непроизвольно стремится против течения, пока не встречает причудливые тени величественного здания с громадными колоннами.

Это дворец или храм?

Ясем почему-то решает, что ему туда и надо.

Он плывет внутрь и находит себя посередине огромного зала.

Здесь готовится какой-то праздник.

Прибывает народ. На всех торжественные костюмы и пестрые галстуки с диковинными узорами. Люди важно поправляют эти галстуки, пожимают друг другу руки и рассаживаются по креслам, пролистывая записные книжки. Некоторые держат в руках горящие трубочки, время от времени прикладывают их к губам, затягиваются и пускают мутный дым друг другу в лицо, совершая взаимное обкуривание.

Языческий ритуал?

Таинство какое-то?

Перед амфитеатром – сцена, где висит гигантский портрет задумчивого человека, сидящего перед открытой книгой с пером в руках.

Похож на учителя Яна?

Что за странная надпись под портретом?

«360 лет».

Ясем скользит, увлекаемый своими чувствами, и понимает, что эти люди – ученые мужи, которые начинают диспут. Непонятно, почему они не в докторских или магистерских мантиях?

На сцене появляется наиученейший, наиглавнейший и наиумнейший среди собравшихся. Почему-то Ясем знает имя – профессор Давид Вихонековский.

Все долго и упорно аплодируют ему, пока он поднимется на кафедру. Затем наступает тишина, и он обращается к собранию с торжественной речью.

Ясем пытается понять суть сказанного, что весьма нелегко, ибо говор у профессора причудливый, доклад мудреный, а усилившаяся зыбь Реки Времени искажает и без того очень искаженные образы. Живые картины становятся расплывчатыми, однако, до Ясема доходит некоторый смысл, а в его сознание врезаются даже некоторые фразы.

– В этот торжественный день мы празднуем 360–летие великого сына чешского народа – Яна Амоса Коменского…

– Для правильного понимания Коменского необходимо помнить, что его философия двойственная. Есть полезное зерно в виде его реалистически–материалистической линии, что дало всходы в наш прогрессивный век. Но есть у него и ложная направленность, религиозно–идеалистическая. Он не смог порвать с господствовавшим миропониманием феодальной эпохи – христианством. Коменский сидит на двух стульях…

– Сегодня мы читаем Коменского демистифицированно. Нельзя воспринимать всерьез его ложные воззрения о том, что на Земле будет установлено тысячелетнее «царство Божие». На самом деле, подготовка к «вечной жизни» была для Коменского подготовкой к жизни именно земной, и притом к жизни в коммунистическом общежитии.

– Великий Маркс открыл нам глаза, написав, что христианство превозносит трусость, презрение к самому себе, самоунижение, смирение, покорность, словом – все качества черни. Но для пролетариата, который не желает, чтобы с ним обращались, как с чернью, смелость, сознание собственного достоинства, чувство гордости и независимости – важнее хлеба…