Хавьер Гарридо - Христианский целибат. Величие и нищета

Сквозь призму эмансипации

В первую очередь, сексуальная революция предполагает процесс эмансипации человека.

Когда говорится об освободительном опыте веры или о том, что человеческая личность выше закона, каждый человек тотчас думает о пересмотре сексуальных норм. Достаточно иметь хоть небольшой опыт духовного сопровождения, чтобы признать, что первые попытки освобождения от «системы» были связаны с первыми чувственно-сексуальными приключениями. Почему?

В некоторых случаях преобладающая мотивация – это стремление к подлинному переживанию любви. Это инстинкт честной совести, которая судит, исходя из любви, и которую судить не может никто. Тем более в эпоху, когда понимание супружества вышло за пределы социальных условностей. Не следует ли считать достижением гуманизации то, что любовь и супружество больше не предопределены никакими институтами? Бесспорно, что в супружестве есть социальная сторона, но оно не должно быть сведено к социо-юридическому заключению «брака».

В других случаях эмансипация посредством секса возникает из опыта неприсоединения. Когда мужчина или женщина, воспитанные в защитных моделях, желают обрести себя, то, естественно, у них возникает реакция на охранительные институты (Церковь, буржуазное общество и т. д.), и они создают собственное пространство для самоутверждения. Этим последним может быть политический радикализм. Очень часто – сексуальный либерализм. И даже если самоутверждение не доходит до крайних форм, кто из нас не помнит своего первого любопытства по отношению к сексу, столь связанного с первым ощущением свободы? Конечно, это двойственная свобода, но все же свобода.

К сожалению, секс стал символизировать культурную эмансипацию и социальную революцию. Но он стал символом именно потому, что раньше над ним тяготел мощный аффективный и идеологический груз. В. Райх в своей знаменитой книге «Сексуальная революция» говорил об этом уже в 1931 году.

Это была эпоха, когда безоговорочно верили в то, что ключом к освобождению человека является снятие сексуальных запретов. Теперь мы стали в этом отношении гораздо более критичными.

Перемена ролей

В сексуальной революции эмансипация затрагивает в основном женщину.

Кто-то может возразить, что никогда прежде ее так активно не использовали в качестве эротического объекта; что высочайшую цену за сексуальную вседозволенность платит женщина с ее восприимчивостью и чувствительностью; что мужчина строит человеческие отношения на насилии и т. д. И во всем этом много правды. Но все же мне представляется очевидным, с точки зрения общемировой перспективы, что одним из условий, которые делают возможным социальное равенство женщины, является перемена ролей в отношениях. Женщине уже незачем быть пассивной, или девственницей, или играть на двусмысленностях, или позволять защищать и завоевывать себя.

Тайна остается

Во-вторых, сексуальная революция включает в себя процесс десакрализации.

Сакрализация плодовитости почти всеми религиями – это антропологический факт. Библейская традиция – исключение. Яхве не имеет пола, а сексуальные отношения прямо не связаны с культом. Но все же брак, рождение детей, сексуальные отношения в некоторых обстоятельствах включаются в ритуальную символику чистого и нечистого. Вспомним о сакральном содержании языка, когда «чистотой» называлось сексуальное воздержание; это язык еще совсем недавнего времени. Или о нормах моралистов: «Никаких прикосновений, потому что тело есть храм Святого Духа!»

Наука сняла табу с таинственных сил жизни, и мы теперь спокойно говорим о яйцеклетках и сперматозоидах, о генитальной фазе детства, контрацептивах и т. д. Секс, как и любая другая реальность, был подвергнут эмпирическому анализу. Какие следствия это породило в человеческом сознании? Те же, какие наука привнесла в религиозные идеологии: произошла объективизация реальности. Секс утратил свою «таинственность». Он уже не воспринимается с точки зрения «вины». Он стал практическим вопросом, тем, чем надо пользоваться разумно, определяя цели и средства; например, зачинать ли детей с помощью старого любовного ритуала или же с помощью лабораторных технологий.

Однако, несмотря ни на что, секс не дает полностью лишить себя «тайны». Его можно исследовать; но переплетающиеся друг с другом тела говорят на своем собственном языке, на языке звезд, сияющих в ночи. Можно регулировать рождаемость, но любовь по-прежнему дает обещание вечности. Ученые подсчитывают частоту пульса влюбленного, ожидающего свидания, но спросите их, почему они покидают свой исследовательский институт и торопятся вернуться домой или встретиться с возлюбленной…

Мечта о немедленном счастье

В-третьих, сексуальная революция олицетворяет поворот в человеческом ожидании счастья, поворот в ценностях этого мира.

В Европе этот поворот произошел уже давно. Он начался с возникновением капитализма и получил мощный толчок с «восстанием масс» (по выражению Ортеги-и-Гассета), то есть с постепенным развитием техники и повышением уровня жизни (комфорт) индустриальных обществ. Новое позитивное восприятие тела, человеческие отношения равенства, больше времени для досуга, сближение полов, демографический взрыв (преобладание молодежи в населении)…

Мечта о немедленном счастье является уже не продуктом голода и ненадежности жизни, а проектом, систематически планируемым государством и межнациональными корпорациями (общество потребления). Сексуальное наслаждение, бесконечно более доступное, чем в прежние эпохи, становится ее материальным воплощением.

Но есть еще и бессмысленность, тревога, скука, напряжение.

Никто не сомневается в насущности счастья здесь, а не только в ином мире. Но как возможна такая слепота и такой страх по отношению к последним и главнейшим вопросам страдания и смерти? Общество благополучия и сексуального потребления маскирует свою глубочайшую печаль.

Древние знали это и видели в сексе символ крайностей: экстаза и смерти, полноты жизни и снедающего страха.

Новые формы старых корней

В этой книге мы не раз столкнемся с амбивалентностью пола. С полом связано как наилучшее, так и наихудшее в человеке. Неудивительно, что человеческая история могла бы быть написана с точки зрения изменчивости сексуальных обычаев. Когда-то упадок империй приписывали пренебрежению к традициям и обычаям. Это еще одно упрощение со стороны историков. Но оно продолжает вдохновлять моралистов на критику.

Сейчас тоже так бывает. Люди жалуются на «упадок Запада», и луч надежды проглядывает в определенного рода реакционности (происходящей, как говорят, из Соединенных Штатов), заключающейся в строгости отношений между юношами и девушками. Представляется, что девственность вновь входит в моду.