Франсуа Брюн - О Христе по-другому. Подлинный смысл Страстей Христовых

Это уж точно насмешка над миром! И притом речь здесь идет о центральном моменте жизни Христа. Вместо того, чтобы попытаться понять тайну Страстей, угадать, что она покрывает собой, приоткрыть то, что может навести нас на след понимания, наш философ предпочитает вообще от нее отвернуться, поскольку тайна эта мешает его плоскому теоретизированию. Между Аристотелем и Христом св. Фома выбрал Аристотеля. Но речь ведь тут не о малозначимой подробности из жизни Христа. Отказаться всерьез отнестись к Страстям равнозначно добровольному отказу от сердцевины христианства, от смысла всей мировой истории. «Томизм», эта грандиозная и величественная конструкция, полностью отрицая самое главное, оказался сооружением, построенным на песке, а не на том, что поистине важно. И в самом деле, как верно заметил отец Валентин-М. Бретон, можно быть томистом, не будучи христианином, и даже лучше не слишком уж быть христианином, если вы непременно хотите быть томистом. Все это я понял, еще когда учился в семинарии в Париже. Но выбор я сделал другой, не тот, что у Фомы Аквинского, чем и навлек на свою голову немало неприятностей в лоне Римо-католической церкви еще даже до того, как стал священником. И как же можно считать учителем богословия того, кто полностью отказался от попыток всерьез понять тайну нашего Искупления?

Признание того, что мы чего-то не знаем, не искажает лик Бога. Но настаивать на правильности ложных объяснений, вот это катастрофа.

Тупик остается, и полный тупик.

Итак, вот вам богословие, которое отец де Мантьер вынужден преподавать в Кафедральной школе в Париже. И это богословие затем распространяют в приходах столицы и в епархии те священники, что получили образование в этой школе. Но к такому богословию примыкает и Бенедикт XVI, по крайней мере, если судить по его проповеди к началу Великого поста: «О какого рода справедливости может идти речь, если праведник умирает за грешника, а грешник в ответ получает благословение, причитающееся праведнику? Не получает ли каждый противоположное должному? На самом же деле здесь божественная справедливость предстает в своем глубоком отличии от человеческой справедливости. Бог уплатил за нас, Сыном Своим, цену выкупа, действительно чрезмерную цену». В этой последней фразе аккумулировано все. Тут и замена, и предельное страдание во искупление наших грехов. Сизифов камень снова поднят на вершину горы. Он не замедлит снова скатиться вниз, и повлечет за собой Католическую церковь, и падать она будет все ниже и ниже, с теми немногими, кто остался ей верен. Ведь «богословие заговора» уже никого не убеждает.

И пусть прекратят жужжать нам во все уши о философии св. Фомы Аквинского, в основе которой лежит Аристотель. Этим понятиям уж 2400 дет! Аристотель сделал все, что мог, по возможностям своей эпохи, чтобы этот мир стал хоть немного понятнее. Это был настоящий гений. Никто этого не оспаривает. Но, к счастью, это не единственный великий философ в истории человечества. И, кроме того, наши знания о мире с тех пор все же немного продвинулись вперед. Что же касается богословия, разработанного на основе той философии, то его даже нельзя назвать христианским. Если мы примем базовое понятие Аристотеля, «чистое действие», то уже не сможем избежать теории предопределения в самом жестком ее варианте. Стоит посмотреть на доктринальную выжимку в статье «Предопределение» Католического богословского словаря отца Гарригу Лагранжа, чтобы в этом убедиться 69 69 François Brune. Hélas, Qu’avons-nous fait de son amour? (Le temps présent, 2008, p. 159–195). . Хотя веками об этом забывали. Вернул томизму почетное место Лев XIII в самом конце XIX века. То есть воскресло это направление относительно недавно. Церковь успела, было, напрочь о нем забыть и спокойно жила себе веками без него. Кроме того, даже цитадель доминиканского томизма в Тулузе, и та немного отошла от него в 1969 70 70 Henry Donneud. Les écoles de théologie dominicaines à l’epreuve de la crise, entre esoufflement, révolution et renouveau // Un nouvel âge de la théologie ? 1965– 1980, colloque de Monpelier, juin 2007. L’ouvrage collectif dirigé par Dominique Avon et Michel Fourcade (Édition Karthala, p. 114–115). . Действительно, ненадолго богословам вроде бы удалось избавиться от опеки этой надоевшей томистской метафизики, и не только в Тулузе: «Некоторые, – писал Клод Жеффре, – вместо того, чтобы обеспокоиться крушением классической метафизики, приветствуют его как залог освобождения для христианского богословия. Сомнительный альянс между Богом философов и Богом Иисуса Христа наконец разорван, и богослов наконец-то свободен сказать то, что ему было доверено в Откровении» 71 71 Claude Geffré. Un nouvel âge de la théologie (Le Cerf, 1972, collection « Cogitatio Fidei » № 68). .

Но, к сожалению, богословские поиски, вспыхнувшие в самых разных направлениях мысли, как мы видели по голландцам или отцу Дюкоку, очень быстро вернулись на старые докризисные позиции, то есть к св. Фоме, воцарившемуся теперь, кажется, еще прочнее, чем раньше. Но ведь святой Фома отнюдь не единственный представитель западной традиции! Увы. При том, что другие богословы, предшествующие св. Фоме, его современники или жившие после него, на мой взгляд, гораздо интереснее его и ближе к евангельскому откровению, будь то: Ришар де Сен-Виктор, Гийом де Сен-Тьерри, Жан де Фекан, Анри де Ган… Другие мыслители, писавшие пусть не столь систематично, как св. Фома, но стоящие выше на духовной шкале, как его современник св. Бонавентура, или многие другие, жившие позже: Майстер Экхарт, Иоганн Таулер, Генрих Сузо… Да и богословы христианского Востока не сразу после разделения церквей исчезли с западного горизонта, но, читая переводы их текстов, стоит внимательно приглядываться, поскольку порой их мысли искажали, пытаясь подогнать, любой ценой, под св. Фому, систематически убирая неподходящие слова и термины: так, например, в неузнаваемом виде вышел у нас Максим Исповедник 72 72 François Brune. Hélas, Qu’avons-nous fait de son amour? (Le temps présent, 2008, p. 127–158). . Наконец, есть ведь у нас и наши западные мистики, на которых почему-то вообще не обращает внимания наша теология. Я помню, как когда-то целый семестр слушал курс по вечному блаженству, целиком основанный на Аристотеле. Один из студентов все же осмелился упомянуть св. Иоанна Креста. Отец де Лавалетт тотчас прервал его выступление. Цитирую по памяти: «Да, верно, святой Иоанн Креста говорит скорее о преображающем единении. Но закроем скобки», – добавил он, подкрепив слова жестом, изобразив обеими руками округло закрывающиеся с двух сторон невидимые скобки. Влияние мистиков на богословие вечного блаженства заканчивается здесь!

Такая зацикленность на одном-единственном богослове, только потому, что его порекомендовал один-единственный папа, наконец, даже смешна. Такая несвобода мысли высвечивает папопоклонство. В любом случае, если бы хотя бы ставилась цель доказать, что богословие хранит верность Писанию. Но нет, сегодня нужно доказывать, что оно осталось верным Фоме Аквинскому. А остальных богословов можно уже занести в красную книгу.