Анатолий Борзов - Тайные Знания

— Какую лотерею?

— Туристическая поездка, — объяснил Тюленин, — по радио говорили. Страны Латинской Америки. Все совпадает. И придумывать ничего не надо — замечательно. А с пируэтом здорово получилось! Даже представил, как ты себя закрутил и сквозь землю прошел. Появляешься у них в Перу и делаешь такое ву-а-ля! Молодец!

— Выходит, она меня заколдовала? — уточнил Слава.

— Не волнуйся. Главное, ты в безопасности, с ней компетентные органы разберутся. У них по этой части своя методика имеется. Это надо же! В Перу! Кому скажи — не поверит! Ты теперь, Слава, редкий экземпляр и должен ждать своего часа. Он обязательно придет — твой час. Когда все осознаешь, когда все по полочкам уложится. Сейчас в твоей голове все в каше и понять невозможно. Но пройдет время, и все образумится. Вполне возможно, тебе дадут орден за заслуги перед отечеством или напишут репортаж в газету. Только нужно набраться терпения и ждать своего часа — понял?

— Не понял, — сказал Слава.

— И не надо. Главное, — что я понял. Поверь, и такое случается. Ты ничего не понимаешь, но понимает кто-то другой — тот, кто рядом. Ты себя береги и вот еще… пируэт свой, над которым работал, не надо его в ближайшее время. Даже если он тебе нравится — не надо. Делай что-нибудь другое — хорошо?

И Николай Федорович ушел. Даже не ушел, а убежал, что для человека в его возрасте невозможно. Настолько он был взволнован, что не мог ни о чем другом думать, только о том, как Слава проходит сквозь землю и появляется в другом месте. Невероятно! Как его еще в соседнее измерение не занесло? Вот тогда бы были проблемы. Где искать, как искать, а Перу искать просто. Атлас открыл, Латинскую Америку нашел, а там и Перу.

Сама по себе ваза взорваться не могла. Ваза стояла на столе и на нее действовали все физические законы. И вдруг она взрывается! При свидетелях! Более чем странно, и объяснение данному факту может быть тоже более чем странным.

Николай Федорович опустился на корточки и принялся смотреть — может, что увидит? Конечно, не помешало бы увеличительное стекло — глянуть и внимательно рассмотреть осколки. Но подобной штуки у старика не было — к чему ему лупа? У него прежде вазы не взрывались среди белого дня. И ночью вазы не взрывались. Последнее время стали постреливать снайперы, однако вскоре прекратили.

Экая сила! — думает Тюленин. — Ваза — не простое стекло, а закаленное. И сила растащить по сторонам молекулы требуется значительная. Не у всякого такая сила найдется. Если даже уронить на пол или об стенку — может, и не получится. Отлетит какой-нибудь кусочек, а ваза — жива и здорова. Поставил обратно на стол, развернул поврежденной стороной от себя и как новая. А здесь не склеишь, на стол не поставишь — нечего ставить. Одни, как прежде говорили, воспоминания. Еще и постараться требуется — нарисовать образ, что канул в прошлое. Капризный образ. Вздумается ему и откажется обратно в картинку складываться. Из прошлого, бывает, никакой силой невозможно вытащить — каким бы милым образ не был.

И вдруг Тюленин бледным сделался. Отхлынула от лица кровь, ушла в другие органы. А причина — мысль, что возникла в голове. Николай Федорович и сам перепугался — он мысль придти к нему голову не просил. Он и вовсе не собирался думать, о чем подумал. О силе, что разорвала вазу, Тюленин думал, но чтобы о Михаиле Небадонском? Он о нем не думал — это точно.

Веревкин Валентин Гаврилович — наш новый персонаж. Прежде нам не до него было. Однако время подошло, и без Веревкина сюжетная линия встает. В прежние времена без Веревкина обходились, но редко. Удивительной профессии человек — развязывать людям языки. Не желает человек признаться, отрицает, упирается или делает вид, что и вовсе ничего не знает. Зовут Веревкина. Говорят — Валентин Гаврилович, на тебя единственная надежда. Не понимает человек по-хорошему.

Валентин Гаврилович идет к себе в кабинет, достает синий ситцевый халат, а пиджак снимает. В пиджаке работа не спорится, движения сковывает или еще чего — нам неизвестно, но прием посетителей происходит только в синем ситцевом халате. Если хотите — бренд, но действует халат безотказно. Еще случая не было, чтобы человек не сознался. Хотя вид у Веревкина в синем халате самый что ни есть миролюбивый — голубей кормить или цветочки поливать. Внешних данных, чтобы поразить воображение, так их нет. Скромные внешние данные, которые могут ввести в заблуждение кого хочешь.

Груздь, конечно, ничего не знал — не поставили Алексея Матвеевича в известность. А чего его ставить? Пусть занимается своими делами. Поставили Веревкина. Прежде долго совещались — час сидели или даже больше. Точно — больше. Еще ходили курить кто курит, а кто не курит — некуда не ходил, суставы размяли и на часы смотрели. Дело важное. Решили — нужно поручить Веревкину. Он случайно не в отпуске? Не хочется человека из отпуска вызывать. Хотя если дело серьезное, можно и вызвать. Валентин Гаврилович ничего против не имеет и важность момента понимает. Одно время с развитием новых технологий его хотели отменить, но не отменили. И правильно сделали. Новое — хорошо забытое старое. Генерал Гриша с доводами согласился. Слишком они впечатляющими показались. А еще возможные перспективы тоже покоя не давали.

Бумаги у нас составлять умеют. Напишут, чего в действительности нет и не было, однако поверишь. Как миленький поверишь — слишком ответственные по данной части специалисты. Однако в нашем конкретном случае многое не только сходилось, но и подталкивало на серьезную мысль. Оперативные источники работали, можно сказать, круглосуточно. Григорий Петрович не вчера родился, но и он едва не поверил. Не то, чтобы окончательно, однако сомнения остались. Генерал не может без сомнений. Полковник — может, а генерал уже нет. Вот совещание и созвал. Понимает, впрочем, что последнее слово за ним будет. Как скажет, так и будет. И все его советники — бутафория, спектакль и игра. Однако надеялся, что хоть кто-то умную мысль выскажет. Вдруг найдется среди всех один толковый человек. За столом сидела вся его гвардия — майоры, подполковники и полковники. Целое войско. Вид грозный — мундиры, погоны, знаки отличия, губы раскатили — они у них от значимости момента едва ли не до пупа висели. Лбы морщили и многозначительно молчали — мол, крепко думаем, отчего слов подходящих не находим. Григорий Петрович по кабинету ходил — хоть картину пиши. Собрание в Филях. Или сериал снимай полицейский.

Короче, допрыгался старик. Сходилось на нем многое, едва ли не все. Надо было брать и не медлить. Подключать Веревкина с его уникальной методикой развязывать языки. Тайные знания, если они, конечно, действительно существуют, не могут принадлежать одному единственному старику. А что, если он завтра умрет? Унесет с собой в могилу и ничего не оставит потомкам. С Веревкиным генерал Гриша уже потом беседовал — вводил в курс дела. Бумага, если она и хорошо написана, всей глубины передать не в состоянии. Вот эту глубину Григорий Петрович и передавал Веревкину — смотрел время от времени ему в глаза. А что там увидишь? Ничего, к сожалению, в глазах Веревкина генерал не увидел. Веревкин глаза-то вытаращил от усердия, и глаза у него минут через пять остекленели. Поэтому все же Григорий Петрович в глазах кое-что увидел. Себя он увидел. Свой большой красный нос увидел и подумал. Неужели, — подумал он, — это мой нос? А если нос мой, почему он у меня большой и красный? А Веревкин думает — чего это генерал на меня прилип? Взглядом приклеился и отклеиваться не собирается.