Анатолий Борзов - Тайные Знания

Инструктаж в любом деле является важной составляющей успеха. Ох, до чего он был нужен! И Веревкин сказал. Оправдаю возложенное на меня доверие — можете не сомневаться. Весь свой опыт использую — когда приступать?

Григорий Петрович объясняет важность момента — спешить не следует! Не нужно спешить! Результат нужен, но и старость следует уважать. Объект — пенсионер, не сегодня, завтра представится, поэтому больше такта. Инструкцию обязательно прочитать и не раз — в ней все толково изложено, на что следует обратить внимание.

Веревкин прочитал. А как же! Он каждую бумагу внимательно читает. Сядет за стол, сосредоточится и прочитает. Усердие — хорошо. И старание — неплохо, но бумага — обязательно. В ней руководство к действию, где сказано, в какой мере требуется усердие, а в какой — старание. А уже потом пиджак снимет. В халате Веревкин читать бумаги себе не позволял. Работал в халате, но чтобы читать — никогда! Справка или иная казенная бумага составлена человеком на то уполномоченным. И язык в ней особый — понятный, впрочем, людям казенным, которые в данный момент себе не принадлежат. Себе принадлежать они будут, когда выйдут за порог заведения.

Неделя, говорит, генерал. Больше никак невозможно. Да и неделя — большой срок. Справишься? Если результата не будет, следует ждать неприятностей. Веревкин почесал за ухом. Он всегда за ухом чесал, даже тогда, когда не чесалось. Почесать за ухом означало, познать важность момента.

На следующий день началась работа. К Веревкину приставили сотрудника — он должен был фиксировать результаты собеседования. В ход процесса не вмешивался — чего-то записал в секретном журнале и тумблеры у аппаратуры настраивал. Веревкин между тем внимательно выслушал новости по радио и прогноз погоды на курортах мира. Затем доставили старика. Веревкин к тому времени уже облачился в халат. Проверил пуговицы — достаточно ли крепко они пришиты. Мелочей в серьезном деле быть не должно. А плохо пришитая пуговица — как раз одна из таких мелочей. Пуговицы были пришиты основательно — оторвать их было невозможно. Если схватить руками, никак не оторвешь. А если все же оторвешь, так вместе с халатом. Веревкин глянул на объект, чтобы оценить, с кем ему предстоит работать. Сейчас он ему укол правды сделает. Совсем не больно, но психологически мощная штука. Человек сразу как бы разлагается — превращается в неизвестно кого. В зомби превращается. Лепи из него как из пластилина кого пожелаешь, но лучше лепить по инструкции.

Справка по итогам собеседования была отпечатана в одном единственном экземпляре — личное распоряжение Григория Петровича, как бы чего не вышло. Единственный экземпляр тем и хорош, что хлопот никаких. Читаешь и знаешь — не понравится, в топку и никаких проблем. Смело ложись спать и спи, словно младенец — колыбельной и той не требуется. Никаких сновидений, кошмаров — ничего нет. Крепкий и здоровый сон. Все что требуется — один единственный экземпляр.

Этнический кризис, — причитал Григорий Петрович, — уже интересно. Деградация коренного населения, которая не требует интервенции. Они сами себя уничтожат, уже уничтожают. Главное, не мешать им себя уничтожать. Война кланов в королевстве — борьба за власть. Переписать историю — уничтожить память на уровне генофонда нации. Оклеветать и дискредитировать. Или стереть из памяти — произвести стерилизацию. Долго, но эффективно — вывести народ без истории. Общество потребителей, умственная деградация — этапы большого пути.

Похоже на фрагменты мыслей, впрочем, так оно и есть — каждый фрагмент необходимо развернуть, домыслить, но кто этим будут заниматься? Аналитики будут — вот кто! Деньги им за что платят? За какие заслуги?

Ищите и найдете, — прочитал генерал. «Древняя российская история» — не подлог, как он есть, а правда, как она была написана Михаилом Васильевичем… Кто таков? Почему фамилия не указана? — возмутился генерал, который всегда и во всем требовал порядка. Хотя что-то далекое шелохнулось, как дежавю — звонок из прошлого. Генерал уставился в Михаила Васильевича, как вдруг понял, о ком идет речь. Он ему сам подсказал — Михаил Васильевич. Он ему кулак показал — сунул под нос. А прежде отругал как сапожник в довольно грубой форме и даже назвал скотиной! Обкурился или навоза нанюхался? — грозно спросил Ломоносов, — летопись моя, там вся правда.

Чего? — не понял Григорий Петрович, — какая еще правда? Какое отношение имеют летописи призрака, что явился генералу, к тайным знаниям? Явно Веревкин перестарался. Когда очень стараешься, всегда выходит неизвестно что.

И красным карандашом генерал провел жирную черту — слепой и тот увидит. Григорий Петрович любил, чтобы все наглядно и понятно, но не любил, когда говорили «красной нитью». Ему тут же делалось плохо. Когда докладчик говорил о красной нити, которая где-то проходит, Григорий Петрович был готов докладчика убить. Если бы ему позволили и в тюрьму не посадили, он обязательно вытащил бы докладчика с трибуны и задал бы ему трепку. И спросил, какого черта он о своей красной нити говорит? Какое отношение имеет красная нить к выступлению?

Если честно признаться, Ломоносов его перепугал. Михаил Васильевич мужчиной был крупным, покушать любил и выпить. И в морду любил дать, как и сказать крепкое словцо, — тут ни о какой «красной нити» не могло быть и речи. Своего собеседника, если тот заслужил подобное обращение, мог в порошок стереть. А в качестве финального аккорда в глаз заехать.

Впрочем, никакими тайными знаниями здесь и не пахнет. История — пожалуйста. Но только кому она нужна? И дух Михаила Васильевича — как он разгневался! Сколько лет прошло? Успокоиться не может — возбудился, а чего, спрашивается? Михаил Васильевич — наш Леонардо. Утверждает, что Третий Рим и есть Россия. Древний Рим и древняя Россия — одногодки, в одну школу ходили и за одной партой сидели.

— Слушай, Веревкин, — сказал Григорий Петрович, набрав номер дознавателя, — ты случаем ничего не перепутал? Что еще за Древняя российская история? Я сейчас как раз справку твою читаю. Не вижу связи. Вот ты пишешь — «этнический кризис… война кланов в королевстве, произвести стерилизацию, общество потребителей… и сразу Михаил Васильевич. А фамилия где? Уровень эрудиции мне подсказывает, что речь идет о Ломоносове. Михаил Васильевич Ломоносов. А если кто другой читать будет, как он определит, о ком идет речь. Или думаешь, явится перед ним сам Михаил Васильевич? Сунет кулак под нос и скажет — узнаешь?

— Не уверен, — сказал Веревкин.

— Как это — не уверен? — не понял генерал, — а кто уверен?

— Не уверен, что Михаил Васильевич у нас обязательно должен быть Ломоносовым. Может, это какой-нибудь другой Михаил Васильевич.