Карлос Кастанеда - Путешествие в Икстлан [Альтернативный перевод]

Я начал двигать рукой, и очень скоро кисть сделалась холодной, как лед. Вокруг нее я почувствовал что-то мягкое, словно она двигалась в плотной вязкой жидкости.

Неожиданно дон Хуан схватил меня за руку и остановил движение. Все мое тело вздрогнуло, словно некая невидимая сила встряхнула его изнутри. Дон Хуан придирчиво осмотрел меня. Я сел. Он обошел вокруг меня, а потом опять уселся на свое место.

— Достаточно, — сказал он. — Будешь делать это упражнение потом, когда у тебя накопится побольше личной силы.

— Я что-то сделал не так?

— Все так. Просто неделание — для очень сильных воинов. У тебя еще недостаточно личной силы, чтобы браться за практику такого рода. Сейчас ты можешь только нагрести в себя рукой какую-нибудь жуткую пакость. Поэтому тренируйся очень-очень постепенно, понемногу. Кисть не должна остывать. Если она остается теплой, ты сможешь действительно ощутить ею линии мира.

Он замолчал, как бы предоставляя мне возможность спросить о линиях мира. Но я не успел. Он начал рассказывать о существовании бесчисленного количества линий, которые связывают нас с вещами. Он сказал, что с помощью упражнения в «неделании», которому он только что меня обучил, любой человек может ощутить линию, исходящую из движущейся кисти. Эту линию можно забросить куда угодно или дотронуться ею до чего-либо. Дон Хуан сказал, что это — не более чем упражнение, потому что линии, формируемые рукой, недостаточно прочны и не имеют реальной ценности на практике.

— Для формирования более прочных линий человек знания использует другие части тела.

— Какие, дон Хуан?

— Самые прочные линии, создаваемые человеком знания, исходят из середины тела. Но такие же он может создавать глазами.

— Эти линии реальны?

— Конечно.

— Их можно увидеть? Или дотронуться до них?

— Скажем так: их можно почувствовать. Самое сложное на пути воина — осознать, что мир есть чувство. Когда человек не-делает , он чувствует мир. Он чувствует мир посредством линий мира.

Он замолчал, с любопытством меня изучая. Он приподнял брови, выпучил глаза и мигнул. Это напомнило мне птицу. Почти мгновенно я ощутил неудобство и подташнивание, словно что-то оказало давление на мой живот.

— Понимаешь, что я имею в виду? — спросил дон Хуан и отвел глаза.

Я отметил, что меня тошнило, а он сказал, что знает об этом, причем сказал таким тоном, как будто иначе и быть не могло. Он объяснил, что пытался глазами сделать так, чтобы я почувствовал линии мира. Но я не мог согласиться с утверждением, что это он заставил мое самочувствие измениться. Я высказал сомнения по этому поводу. Он никак на меня не воздействовал физически. Поэтому то, что именно он вызвал у меня тошноту, казалось мне, мягко говоря, крайне маловероятным.

— Неделание — очень просто, но одновременно и очень сложно, — сказал он. — И дело тут не в понимании, а во владении им. Конечно, окончательным достижением человека знания является видение. Но оно приходит лишь после того, как посредством неделания остановлен мир .

Я невольно улыбнулся, потому что не понял ничего.

— Когда делаешь что-то с людьми, — сказал он, — следует заботиться лишь о том, чтобы предоставить определенную возможность их телам. И с тобой я поступаю именно таким образом — я предоставляю твоему телу узнавать определенные вещи. А понимаешь ты или не понимаешь — кого это волнует?

— Но это же нечестно, дон Хуан! Я хочу все понять, иначе все мое общение с тобой превращается в пустую трату моего времени.

— Пустая трата его времени! — воскликнул он, пародируя меня. — Ты определенно самодоволен.

Он встал и сказал, что нам нужно подняться на вершину лавового пика, вздымавшегося справа от нас.

Задача эта оказалась поистине головоломной. Самый настоящий альпинизм, с той лишь разницей, что у нас не было никакого снаряжения. Дон Хуан все время повторял, чтобы я не смотрел вниз, а пару раз даже подтягивал меня вверх, когда я, не удержавшись, начинал сползать в пропасть. Меня ужасно угнетало то, что такой глубокий старик, как дон Хуан, должен мне помогать. Я сказал ему, что нахожусь в отвратительной форме, так как слишком ленив для того, чтобы каким-то образом тренироваться. Он ответил, что по достижении некоторого уровня личной силы надобность в физических упражнениях и обычной тренировке отпадает, поскольку единственное, что требуется для поддержания безупречной формы, — это вовлечь себя в неделание .

Когда мы добрались до вершины, я упал на камень в полном изнеможении. Меня почти тошнило от слабости. Дон Хуан ногой покатал меня туда-сюда, как он уже однажды делал. Постепенно это движение привело меня в чувство. Но я нервничал, словно ожидая внезапного появления чего-то. Несколько раз я непроизвольно оглядывался. Дон Хуан ничего не говорил, но когда я смотрел по сторонам, он смотрел туда же, куда и я.

— Тени — это своеобразные вещи, — сказал он неожиданно. — Ты, должно быть, заметил, что одна из них следует за нами.

— Я не заметил ничего подобного, — запротестовал я громким голосом.

Дон Хуан сказал, что мое тело заметило преследователя, несмотря на мое упрямое сопротивление. Он заверил меня в том, что ничего необычного в этом нет, и быть преследуемым тенью — дело вполне нормальное.

— Это — просто сила, — сказал он. — Тут, в этих горах, таких существ полным-полно. Они подобны тем сущностям, которые напугали тебя тогда ночью.

Я поинтересовался, действительно ли я могу сам воспринимать это существо. Дон Хуан ответил, что днем я могу только ощущать его присутствие.

Я попросил объяснить, почему он называет это существо тенью. Ведь его не видно, и оно явно не похоже на тень от камня. Он ответил, что и то, и другое имеют сходные очертания, поэтому и то, и другое — тени.

Он указал на высокий вытянутый валун, стоявший вертикально прямо перед нами.

— Взгляни на тень этого валуна. Тень — это валун, но она — не валун. Наблюдать валун с тем, чтобы узнать, что такое валун — это делание. Наблюдать его тень — это неделание. Тени подобны дверям. Дверям в неделание. Человек знания, например, может сказать о самых сокровенных чувствах людей, глядя на их тени.

— В их тенях присутствует какое-то движение? — спросил я.

— Можно сказать, что в них присутствует движение, можно также сказать, что в них видны линии мира, или можно сказать, что из них исходят чувства.

— Но как из тени могут исходить чувства, дон Хуан?

— Считать, что тени суть всего лишь тени — это делание, — объяснил он. — Но это глупо. Подумай сам: если во всем, что есть в мире, присутствует огромное количество чего-то еще, то вполне очевидно, что тени не являются исключением. В конце концов, только наше делание делает их тенями.