Карлос Кастанеда - Путешествие в Икстлан [Альтернативный перевод]

Я громко рассмеялся и объяснил дону Хуану, что оптический обман возник из-за сумеречного освещения.

Он встал, подошел к кактусу, снял с него ткань, сложил ее и засунул в сумку.

— Зачем ты это сделал? — спросил я.

— Затем, что эта тряпка обладает силой, — как ни в чем не бывало ответил он. — В какое-то мгновение у тебя получалось хорошо, и неизвестно, что было бы дальше, если бы ты не встал.

Пятница. 13 апреля 1962

Мы двинулись к горам, едва начало светлеть небо на востоке. Оказалось, до них на удивление далеко. Около полудня мы вошли в один из каньонов. В неглубоких озерцах там была вода. Мы присели отдохнуть в тени нависающего выступа.

Горы оказались сложенными гигантскими глыбами застывшего потока вулканической лавы. За тысячелетия отвердевшая лава выветрилась, превратившись в пористый коричневый камень. Растительности на скалах не было, если не считать отдельных чахлых кустиков, торчавших из трещин.

Я взглянул вверх на почти вертикальные стены каньона, высота которых достигала многих десятков метров, и под ложечкой у меня возникло странное ощущение. У меня возникло чувство, что стены каньона наползают на меня и вот-вот сомкнутся. Солнце стояло практически в зените, чуть отклонившись к юго-западу.

— Стой вот здесь, — велел дон Хуан и развернул меня лицом в сторону солнца.

Потом он сказал, чтобы я неподвижно смотрел на стены каньона над собой.

Зрелище меня потрясло. Огромная высота потока лавы поражала воображение. Какими же должны были быть масштабы извержения, чтобы образовалось такое? Я несколько раз прошелся взглядом вверх-вниз по стенам каньона и полностью погрузился в созерцание богатейшей цветовой гаммы камня. Там были вкрапления всех мыслимых оттенков. Все камни были покрыты пятнами светло-серого лишайника. Я взглянул прямо вверх и заметил, что, попадая на сверкающие вкрапления застывшей лавы, солнечный свет производит совершенно удивительные отражения. Я пристально смотрел на ту область, где отражался солнечный свет. По мере того, как солнце перемещалось, интенсивность отражений падала, пока они совсем не потускнели. Я посмотрел через каньон и увидел другую область таких же удивительных преломлений света.

Я сказал дону Хуану, что происходит.

Потом я заметил еще одно пятно света, за ним — еще… В конце концов весь каньон покрылся огромными пятнами света.

У меня закружилась голова. Даже если я закрыл глаза, я все равно видел сверкающие огни. Я схватился за голову и попытался заползти под нависающий выступ. Но дон Хуан крепко схватил меня за руку и приказал продолжать созерцание стен и попытаться увидеть темные зоны в середине пятен света.

Я не хотел смотреть, мерцание раздражало глаза. Я сказал, что это похоже на то, как темный силуэт окна стоит перед глазами после того, как посмотришь сквозь него на залитую полуденным солнцем улицу.

Дон Хуан покачал головой из стороны в сторону и начал посмеиваться. Он отпустил мою руку, и мы сели под нависающей скалой.

Я кратко записывал свои впечатления от окружающего пейзажа, когда дон Хуан после длительной паузы вдруг заговорил драматическим тоном:

— Я привел тебя сюда, чтобы обучить одной вещи, — сказал он и помолчал. — Тебе предстоит научиться неделанию. Сейчас мы можем об этом поговорить. Без объяснений у тебя ничего не получится. Я надеялся, что ты сразу сможешь ухватить неделание , без каких-либо разговоров. Я ошибся.

— Понятия не имею, о чем ты говоришь, дон Хуан.

— Это неважно. Я расскажу тебе о чем-то таком, что является очень простым, но трудновыполнимым. Я расскажу тебе о неделании . Несмотря на тот факт, что рассказать о нем невозможно, поскольку неделание — это действие тела.

Он бросил на меня несколько пристальных коротких взглядов, а потом сказал, что мне нужно отнестись к его рассказу с максимальным вниманием.

Я закрыл блокнот, но, к моему удивлению, он потребовал, чтобы я все записал.

— Неделание — это очень трудно. И оно обладает такой силой, что тебе нельзя будет о нем упоминать, — продолжал он. — До тех пор, пока ты не остановишь мир . Только после этого тебе можно будет свободно разговаривать о неделании. Если тебе это еще будет нужно.

Дон Хуан посмотрел вокруг и ткнул пальцем в большой камень неподалеку от нас:

— Тот камень является камнем вследствие делания .

Мы переглянулись, и он улыбнулся. Я ждал объяснений, но он молчал. В конце концов я вынужден был сказать, что не понял.

— Вот, это — делание ! — воскликнул он.

— Извини, я не понял.

— И это — делание.

— О чем ты, дон Хуан?

— Делание — это то, что делает тот камень камнем, а куст кустом. Делание делает тебя тобой, а меня мной.

Я сказал, что его объяснение ничего не объясняет. Он засмеялся и почесал виски.

— В этом — проблема с разговорами. Они всегда создают путаницу. Начиная говорить о делании , вечно приходишь к чему-то другому. Лучше просто действовать. Взять, к примеру, скалу. Смотреть на нее — это делание. Видеть ее — неделание.

Я вынужден был признаться, что его слова лишены для меня какого-либо смысла.

— Ничего подобного! — воскликнул дон Хуан. — В них присутствует глубокий смысл. Но ты убежден, что его в них нет, потому что это — твое делание. Это — твой способ действия по отношению ко мне и к миру.

Он снова указал на скалу.

— Это скала является скалой вследствие всего того, что ты знаешь о том, как обращаться с ней. Я называю это деланием. Человек знания, например, знает, что скала является скалой только вследствие делания. Поэтому если он хочет, чтобы она перестала быть скалой, все что ему нужно делать — это неделание. Понимаешь?

Я не понимал ничего. Он засмеялся и предпринял еще одну попытку:

— Мир есть мир потому, что ты знаешь делание, которое делает его таковым. Если бы ты не знал его делания, он был бы другим.

Он с любопытством принялся меня разглядывать. Я прекратил писать. Мне хотелось послушать. Он продолжал объяснять, что без определенного «делания» в том, что нас окружает, не было бы ничего знакомого.

Он наклонился и поднял маленький камушек. Взяв его между большим и указательным пальцами левой руки, он поднес камушек к самым моим глазам.

— Это — камушек, потому что ты знаешь делание , делающее его таковым.

— Что? — спросил я, совершенно сбитый с толку.

Дон Хуан улыбнулся, пытаясь скрыть ехидное удовлетворение.

— Не знаю, с чего это ты вдруг запутался, — сказал он. — Ведь ты предрасположен к разговорам и должен сейчас чувствовать себя на седьмом небе.

Он загадочно взглянул на меня и три-четыре раза повел бровями. Потом снова указал на камушек, который по-прежнему держал у меня перед носом.