Карлос Кастанеда - Путешествие в Икстлан [Альтернативный перевод]

— Дон Хуан, что ты собрался делать? Вместо ответа он встал и потянулся всем телом, растянув буквально каждую мышцу. Мне он велел сделать то же самое.

— В течение дня нужно многократно растягивать все тело. Чем чаще, тем лучше. Но только после достаточно продолжительных периодов непрерывной работы либо довольно длительного покоя или отдыха.

— Какого типа противника ты собираешься для меня найти, Дон Хуан? — не унимался я.

— К несчастью, только наши ближние могут стать достойными противниками. Да, только люди. Другие существа не обладают собственной волей, поэтому, чтобы с ними столкнуться, необходимо их выманивать. А люди — наоборот, неотступны и безжалостны.

Он замолчал, а потом отрывисто проговорил, повернувшись ко мне:

— Мы говорили достаточно долго. Прежде чем уйти отсюда, тебе необходимо сделать еще одну вещь, самую важную из всех. Сейчас, чтобы успокоить твой разум, я кое-что расскажу тебе о том, почему ты находишься здесь. Причина того, что ты продолжаешь приезжать ко мне, очень проста. При каждой нашей встрече твое тело учится определенным вещам. Даже вопреки твоему желанию. Так было с самого начала. И теперь твое тело постоянно нуждается в том, чтобы научиться большему. Скажем так: твое тело знает, что его смерть неизбежна, хотя ты об этом никогда не задумываешься. И я рассказал твоему телу, что моя смерть так же неизбежна, и что прежде чем я умру, я хотел бы показать ему кое-что такое, чего сам ты ему дать не можешь. Ну, например, твоему телу нужен испуг. Ему нравится пугаться. Твоему телу нужна тьма, и ему нужен ветер. Теперь оно узнало походку силы и ждет не дождется случая как следует испытать этот способ передвижения. То есть твое тело возвращается меня навестить, потому что я — его друг.

Дон Хуан молчал довольно долго, словно собираясь с мыслями.

— Я говорил тебе, что секрет сильного тела не в том, что ты для него делаешь, а в том, чего не делаешь, — проговорил он наконец.

— И теперь пришло время не делать то, что ты всегда делаешь. Так что до нашего ухода сиди здесь и не-делай.

— Я не понимаю, дон Хуан.

Он забрал у меня блокнот, аккуратно закрыл его и перетянул резинкой, а потом запустил его, как диск, куда-то в чапараль. Блокнот скрылся в кустах.

Я был в шоке и начал было возмущаться, но он закрыл мне рот ладонью. Потом указал на большой густой куст и велел сосредоточиться на нем. Но не на самих листьях, а на их тенях. Он сказал, что бег во тьме не обязательно должен быть действием гонимого страхом человека. Это может быть самая естественная реакция ликующего тела, которое знает, как не - делать . Снова и снова дон Хуан шептал мне в правое ухо:

— Не-делать то, что ты знаешь как делать, — ключ к силе.

В случае смотрения на дерево, тем, что ты знаешь, является немедленная фокусировка на листве. Тени от листьев и промежутки между листвой никогда меня не интересовали. Последнее, что сказал дон Хуан, была инструкция начать фокусироваться на тенях листьев на одной ветке и постепенно перейти к такого рода созерцанию всего дерева, не давая глазам возвращаться обратно к листьям, потому что первый сознательный шаг в накоплении личной силы — позволить телу « не-делать ».

Наверное, причиной тому явилась моя усталость или нервное перевозбуждение, но я настолько погрузился в созерцание теней листьев, что к тому моменту, когда дон Хуан поднялся на ноги, я мог формировать тени в зрительно воспринимаемые массивы настолько же свободно, насколько обычно в массивы формируется листва. Эффект был поразительный. Я сказал дону Хуану, что хочу посидеть так еще. Он засмеялся и похлопал по моей шляпе:

— Я же говорил. Тело любит такие штучки.

Потом он сказал, что я должен позволить своей накопленной силе вести меня к блокноту, и легонько подтолкнул меня к чапаралю. Некоторое время я шел бездумно и бесцельно, а потом обнаружил, что стою перед блокнотом. Я решил, что подсознательно запомнил направление, в котором дон Хуан его метнул. Но дон Хуан объяснил случившееся иначе. Он сказал, что я вышел прямо на блокнот потому, что мое тело в течение нескольких часов пребывало погруженным в « неделание ».

Среда, 11 апреля 1962

Когда мы вернулись, дон Хуан посоветовал мне заняться моими записями, и делать это так, словно со мной ничего не случилось, не упоминая и даже не думая о том, что произошло ночью.

После однодневного отдыха дон Хуан сообщил мне, что нам необходимо на несколько дней уехать подальше от его дома, так как желательно отделить себя от «сущностей» некоторым расстоянием. Он сказал, что их воздействие на меня оказалось весьма глубоким, хотя я пока что этого не замечаю, так как тело мое еще недостаточно чувствительно. Однако если сейчас я не отправлюсь на свое «избранное место», чтобы очиститься и восстановиться, то очень скоро серьезно заболею.

Мы выехали перед рассветом и направились на север. Вечером, после изнурительной езды и очень быстрого перехода, ближе к вечеру мы добрались до вершины холма.

Как и в прошлый раз, дон Хуан выложил место, на котором я спал, ветками и листьями. Затем он дал мне горсть листьев, чтобы я положил их на кожу живота, и велел лечь и отдыхать. Для себя он подготовил второй пятачок на расстоянии полутора метров за моей головой и немного слева, на котором и улегся.

Буквально через считанные минуты я почувствовал очень приятное тепло и исключительное благополучие. Я ощущал себя словно взвешенным в воздухе в состоянии какого-то небывалого физического комфорта. Теперь я в полной мере мог согласиться с утверждением дона Хуана относительно того, что «постель из струн» поддерживает меня на плаву. Я поделился с доном Хуаном своим удивлением по поводу невероятного качества моих сенсорных ощущений. Дон Хуан спокойно сказал, что это нормально и что «постель» для того и делалась.

— Невероятно! Не могу поверить, что такое возможно! — изумленно воскликнул я.

Дон Хуан воспринял мои слова буквально и отчитал меня. Он сказал, что устал от того, что я веду себя как предельно важное существо, снова и снова требуя доказательств того, что мир непостижим и прекрасен.

Я попытался объяснить ему, что мои восклицания были чисто риторическими и не имели ровным счетом никакого значения. Он возразил, что в этом случае мне следовало бы выразиться как-нибудь по-другому. Казалось, он в самом деле серьезно раздражен. Я приподнялся на локтях и принялся было извиняться, но он рассмеялся и, передразнивая мою манеру говорить, предложил несколько забавных вариантов восклицания, которыми я мог бы воспользоваться. В конце концов я рассмеялся, настолько нарочито абсурдными были некоторые из них.