Бэрд Сполдинг - Жизнь и учение Мастеров Дальнего Востока. Книги 1-2

В семени содержится идеальный образ будущего совершенного цветка. Ему суждено увеличиться, развернуться и распуститься. Если этот внутренний образ продуман до мельчайших подробностей, цветок будет прекрасен. Точно так же и Бог хранит в уме идеальный образ всех Своих детей – совершенный образ, посредством которого Он желает выразиться. Мы сможем извлечь гораздо больше пользы из этого идеального способа выражения, если позволим Господу выразиться в нас тем идеальным способом, который Он придумал для нас. Все проблемы и неприятности начинаются тогда, когда мы пытаемся действовать в одиночку. Это утверждение справедливо для всех людей без исключения. Мы осознали, что ничем от вас не отличаемся. Разница между нами состоит в степени понимания.

Разнообразные учения, культы, верования и «углы зрения» помогают в конце концов понять, что в основе каждого из них лежит глубинный фактор действительности, который мы упустили из виду и с которым пока еще не вступили в контакт. Этот фактор по праву принадлежит нам, и мы с полным основанием можем им пользоваться. Такое понимание послужит побудительным стимулом к действию. Если человек знает, что существует нечто, чем он мог бы обладать, но пока еще не обладает, он наверняка завладеет им. Так осуществляется движение вперед. Божественное сознание внушает эту идею человеческому сознанию, и человек начинает понимать, что впереди его всегда ждет что-то новое. На данном этапе он обычно совершает грубейшую ошибку, полагая, что идея пришла к нему не из Божественного источника, а является его собственным изобретением. Человек отпадает от Бога и, вместо того чтобы позволить Господу выразить через него Свое совершенство, продолжает выражаться собственными силами и порождает несовершенные проявления совершенных вещей.

Если бы человек осознал, что любая идея – это непосредственное, совершенное выражение Господа, и немедленно превращал бы ее в свой собственный идеал, если бы он заглушил свой человеческий голос и позволил Господу свободно и совершенно в себе выражаться, он сумел бы породить совершенный идеал. Нам нужно понять, что Бог превосходит наши конечные понятия и что от них следует отказаться. Только так человек научится совершенному выражению. Человек должен навсегда расстаться со своими душевными и умственными силами и научиться выражать Самого Бога, ибо все душевные силы созданы самим человеком и всегда заводят его в тупик.

На этом беседа прервалась, и все пожелали друг другу спокойной ночи. Утром мы встали пораньше и в половине седьмого решили позавтракать. Выйдя на улицу, мы повстречали своих друзей, которые гуляли и беседовали между собой, как простые смертные. Когда они поздоровались с нами, мы выразили свое удивление, что застали их за столь прозаическим занятием. «Мы такие же люди, как вы, – ответили они. – Вы все еще считаете, что мы чем-то отличаемся от вас? Полноте! Между нами нет никакой разницы. Просто мы в большей степени, чем вы, развили у себя Богоданные способности».

На наш вопрос: «Почему мы не можем делать то же, что и вы?» последовал ответ: «Почему далеко не все, с кем мы общаемся, следуют нашему примеру и поступают так, как мы? Мы не можем, да и не желаем навязывать кому-либо свою волю; все люди вольны жить так, как считают нужным. Мы всего лишь демонстрируем наиболее простой и легкий способ жить, которым, испытав его на себе, мы сами остались довольны».

За завтраком разговор вращался вокруг будничных тем. Удивлению моему не было предела. Напротив нас за столом сидели четыре человека. Один из них прожил на Земле больше тысячи лет. Он настолько усовершенствовал свое тело, что мог брать его с собой куда угодно; оно оставалось таким же молодым и бодрым, как у тридцатипятилетнего, и этому совершенству насчитывалось уже около двух тысяч лет. Рядом с ним сидел его потомок в пятом поколении. Он прожил на Земле около семисот лет, но на вид ему можно было дать не больше сорока. Они беседовали с нами, как обычные люди. Эмиль разменял уже шестую сотню, а выглядел лет на сорок; Джасту было около сорока, примерно столько ему и давали. Они разговаривали друг с другом, как братья. Ни тени превосходства, сама доброта и простота, и при этом – железная логика и взвешенность каждого слова, ни малейшего намека на мистику и волшебство – так обычно говорят между собою простые смертные. Я никак не мог отделаться от мысли, что вижу все это во сне.

Когда мы встали из-за стола, один из моих товарищей вынул кошелек, намереваясь расплатиться. Эмиль остановил его и, сказав: «Вы наши гости», протянул служанке пустую ладонь; присмотревшись, мы заметили в ней несколько купюр. Наши друзья не носили с собой денег, но никогда не ощущали их нехватки. По мере надобности они получали их от Самого Всевышнего.

Когда мы вышли из дома, Мастер, сопровождавший пятую группу, сказал, что ему пора возвращаться, и, попрощавшись, исчез. Мы записали точное время его исчезновения и впоследствии узнали, что уже через десять минут он явился к своей группе.

Мы весь день гуляли с Эмилем, Джастом и Мастером-«летописцем» по деревне и ее окрестностям. Наш новый друг подробно пересказал различные случаи из жизни Иоанна Крестителя в их деревне. События двухтысячелетней давности так живо предстали перед нашими очами, словно бы мы сами окунулись в далекое прошлое и пообщались с человеком, который раньше казался нам полумифической фигурой, плодом талантливой мистификации.

Отныне Иоанн Креститель стал для меня настолько реален, что я воображал себе, как он шагает вместе с нами по улицам деревни и слушает наставления этих великих людей, но не в силах постичь фундаментальной истины их учения.

Пробродив весь день, наслушавшись занимательных историй и выдержек из летописей, которые нам читали и переводили на том самом месте, где две тысячи лет назад произошли описываемые в них события, мы вернулись в деревню ужасно уставшие. Трое же наших друзей, не отстававшие от нас ни на шаг, нисколько не утомились и шагали все так же легко и непринужденно. Вся наша одежда пропотела и покрылась пылью, одеяния же Мастеров остались белоснежными и безукоризненно чистыми.

Странствуя с этими людьми, я не раз отмечал, что их платье никогда не пачкается. Мы неоднократно высказывали недоумение по этому поводу, но не получали удовлетворительного объяснения. В тот вечер наш друг-«летописец» охотно нам все рассказал: «Вас удивляет чистота наших одежд? А нам, наоборот, непонятно, почему одна крупинка созданной Богом субстанции должна прилипать к другому Божьему творению, которому она вовсе не нужна. Если бы вы обладали правильными представлениями, то не страдали бы от грязи. Ибо ни одна крупинка Божьей субстанции не сдвинется с места без особой нужды».