Александр Бухтояров - Психоэкология реальности. Русское бардо (СИ)

В первую шеренгу с камнями для битья "нечисти" попадают и многие религиозные деятели, из которых за четыреста лет не выветрился дух святой инквизиции.

Объясняешь: психоэкология занимается проблемами чистоты информационной среды обитания человека. Мы молимся Богу так же, как и вы. Всё, о чём мы мечтаем, — сделать нашу информационную среду обитания такой, в которой человек мог бы обнаружить себя как существо духовное и начать своё восхождение к Богу.

Но ревность к тем, кто якобы оттесняет служителей от Бога, пытается занять их места, толкает служителей серьёзных профессий на совсем несерьёзные обвинения. Вплоть до объявления на вратах: собакам и экстрасенсам вход в храм запрещён. Получается, что человек с повышенной чувствительностью (так переводится на русский слово "экстрасенс") — это уже и не человек вовсе, а в церковь должны ходить люди "кованные из чистого дуба".

Но всё это лишь внешние, частные проявления куда более глубокого недуга, постигшего не только Россию. Этот недуг кроется в способе управления социумом.

— Из военного юмора:

Построив нас, генерал быстро и конкретно за один раз научил искусству управления. Подчинённых — учил он — нужно всегда держать за галстук в режиме кислородного голодания. И при малейшей попытке отойти в сторону — затягивать его.

— Мысли есть?

— Никак нет, — бодро крикнули офицеры.

— Выполнять!

С психоэкологических позиций существует лишь два способа управления: реактивный и рефлексивный (Рубинштейн). Первый относится к изложенному генеральскому, хотя и витиевато приукрашенному. Второй — к истинно человеческому. В нём человек встаёт над ситуацией видит проблемы сам, видит себя в них и через своё видение осознанно вступает в деятельность, которая становится сотворчеством.

— Фрагмент в обыденном сознании:

В 1985 году, нажив язву желудка, я ушёл с лётной работы. Родина щедро заплатила первоклассному лётчику, оставив его к сорока годам без квартиры, без здоровья, без надежд на будущее, с наполовину урезанной зарплатой и снятым лётным пайком. В Центре боевой подготовки встретил своего боевого командира полка, человека-легенду, которому было заплачено так же.

Задумчиво почёсывая затылок, он поделился своей проблемой.

— Назначили меня, Саша, начальником научного отдела. И вот проблема — всю жизнь меня учили: не надо думать, надо выполнять! А тут приказали: думай. Я попробовал — ан думать то уже нечем!

Драма полковника — драма всей нашей военнообязанной страны. А может, и всей нашей военнообязанной цивилизации. Введя массу уточнений в гомеостатическую модель цивилизации и тщательно просчитав варианты, Ю.М. Горский пришёл к неутешительному выводу. Политическая и управленческая реакция на Апокалипсис в странах начинается только тогда, когда вымирает одна четверть её населения. Тогда будет дана команда "думать". Но выполнить её будет некому и нечем.

В этом море ревности, женатой на амбиции, человек оказался ободранным, расчленённым на "индивидуумы", якобы независимые друг от друга. Нас сначала сделали идиотами, а затем стали ругать и тыкать пальцем за то, что мы идиоты.

Теперь же, вновь и вновь в нас кидают благие идеи о том, "как нам обустроить Россию", рассчитанные на идиота. И для закрепления идиотизма?

В этой ситуации надежды на хорошее "начальство" и "государственную поддержку" — не более чем опасная иллюзия. Нужно создавать утраченные нами механизмы самоидентификации человека, саморегуляции социума.

Из глубин народа идёт стон, обращенный к государству. Его содержание таково: не надо нам "помогать", и если в вас сохранился не разум, а только инстинкт — не мешайте!

Но государство ревниво следит за народом, чтобы он не поумнел и не отказался от опеки бессмертных бюрократов.

ТРЕНИНГ "4 СТЕПЕНИ ЕДИНСТВА"

Сядьте поудобнее и проверьте, не мешают ли вам детали одежды, обуви, украшений, прислушавшись к себе.

Утро. Туман. Ленивый монгольский телёнок жуёт сено. Со стожка, скользя по стеблям, беззвучно скатываются росинки.

Вот моё обыденное состояние сознания. Я скатываю его, как скатывают ковёр, и отставляю его в сторону.

Я ловлю момент совершенства в спокойствии. Моё спокойствие совершенно, как ещё тогда, во чреве, когда я и мир были одним и тем же.

То, что я читаю, мне не мешает. Эта способность существует как отдельная. После того, как ковёр моего обыденного сознания свёрнут, я почувствовал свободу в другом сознании. И сейчас творю его.

Фиксируюсь в состоянии. Слова, которые я читаю, — это нить Ариадны. Я сбрасываю их за собой, не запоминая. Главное — лабиринт, открывающий за каждым своим поворотом новый мир.

Пламя моих мыслей не колеблет ветер желаний. Мой мир свеж:, нов. Всё то, что в нём уже свершилось, для меня ещё только будет.

Я чувствую, как там и тут зарождается изначальное. Оно звучит. Это звук Предвечного. Это Предвечное Слово, сошедшее в Мир, ставшее Миром и сотворившее Мир. Это слово не спутать ни с чем. В нём — спокойное торжество Духа, в нём — ощущение высшего предела.

Где-то, уже ниже, слово похоже на гигантский водяной вал, гул которого ничему не угрожает, потому что ничего ещё нет. Вал врезается в невидимые преграды, искрится и дробится, взрывается грохотами вулканов, рёвом ветра, шелестом листьев, тишиной утра.

В этом мире есть только то, что названо. Что названо — всегда откликнется на своё имя. Что не названо — может назваться. Либо Богом, либо Человеком.

Электрон — писклявый и непоседливый. Он любит менять тон и периодически взвизгивать. По-иному звучит атом свинца. В нём тяжёлый серый бас, звучащий почти без вариаций.

Геном — уже целый оркестр, которым дирижирует Изначальное. В здоровом организме такт задаётся ровным, без сбоев, вращением хромосомной пары. Она — как флейта в руках музыканта. Флейта вращается, музыкант плавно ведёт вдоль неё руками, прикрывая и открывая клапаны. И из невидимого рождается видимое. Как спрятавшийся ребёнок появляется оно при звуке своего Божественного имени.

Слов особенно много в тишине. Она разнится друг от друга куда ярче, чем звук от звука. В старой украинской хатёнке под соломенной крышей тишина наполнена шёпотами и кряхтеньями давно почивших предков. В пустом полуночном зале Ла-Скалы она наполнена голосами людей, достигших совершенства в соотнесённости своего звучания с Предвечным.

Ни в чём нельзя так заблудиться, как в тишине. Мы растём из тишины и в тишину уходим. И наше слово соотнесено с тишиной. Оно вырастает из тишины, вбирая в себя крик чаек и звон ручьёв. И если оно не утрачивает своей соотнесённости со словом Предвечным, то постепенно становится словом Сотворяющим, истинным, правдивым.