Хельга Вилль - Мой друг – маг. Ключи от Необъяснимого в руках каждого

– Сейчас нет. Некогда. А в школе писала.

– Прочти. Есть что-нибудь про цвета?

Я с трудом припомнила:

– Есть. Только это белый стих.

– Ладно, пусть будет белый. Давай!

Я сосредоточилась на бокале своего напитка с золотистыми пузырьками и восстановила в памяти туманный образ:

– Я видела тебя в сине-белом цвете.

Ты был со мной,

И мир был прекрасен в сине-белых тонах.

Теперь сине-белой

Осталась только моя одежда.

Это тона печали.

– Точно. Синестет! – поставила диагноз Алина.

– У меня тогда ещё куртка такая была: белая с синими вставками, – оживилась я. – Вот стих сам собой и сложился. А ты тоже пишешь стихи?

– У меня другое направление. Пишу рассказики, часть из них хоррорная, они пользуются большой популярностью. Обитаю на нескольких литературных сайтах. Дружу с хоррорщиками, но не только, со многими другими писателями и поэтами. С некоторыми мы встречались в реальной жизни, а с некоторыми общаемся только в Сети. В конкурсах литературных участвую, некоторые даже организовывала.

– Успешно участвуешь?

– Да. Было несколько побед. Хотя, наверное, я не такая трудолюбивая, как некоторые писатели. Одни книги издают, другие в международных конкурсах участвуют и побеждают, а мне времени не хватает.

– Просто работа новостийщика очень напряжённая.

– Да. Некогда отвлекаться от реальной жизни.

Мы увлеклись разговором. Вот так годами работаешь с человеком и самого главного о нём не знаешь. И если бы это касалось только чужих – о себе мы тоже знаем очень мало.

Об этом я не написала в своём дневнике и даже Лильке ничего не сказала. Неловко было и даже немного стыдно, наверное, говорить о «провале Штирлица». Грандиозный скандал разразился на нашем четвёртом занятии с Григорием Михайловым.

Урок начался так же, как обычно. От меня требовалось войти в состояние измененного сознания, у меня опять возникли затруднения с техникой релаксации – и вдруг Григорий вышел из себя.

– Я не смогу больше с тобой работать, если это дальше будет продолжаться. Недоверие! Чувство опасности! Страх… Да ты в моём присутствии даже глаза боишься закрыть. Всё время подсматриваешь, – Григорий был просто в бешенстве. – Мне трудно с тобой! Ты мне совсем не доверяешь! Да за кого ты меня держишь? Я что, моральный урод? Маньяк конченный?!

Гриша вскочил с места и эмоционально размахивал руками. Я прижалась к спинке кресла и, стиснув руки, прижала их к груди – никогда ещё я не видела его в таком состоянии.

– Мне нужно к тебе привыкнуть. Ты же посторонний, малознакомый мне человек, – выстраивала я свою линию защиты. – Мне тоже с тобой трудно! Но я стараюсь… Я тоже думала над тем, что происходит. И не знаю… Я нормально к тебе отношусь.

– Я знаю, что нормально…

– У меня был негативный опыт.

Разговор давался мне с большим трудом.

– Понимаешь, работа журналиста связана с разными опасностями.

Григорий бросил на меня взгляд, который я расценила, как полный критики.

– Ну да, мы – не шахтёры и не лётчики… Но и на пожарах бываем, и на коммунальные аварии нас отправляют. Туда, где бьёт фонтан кипятка, асфальт проваливается под ногами. А чего стоит наш любимый местный краевед?! Ты его знаешь? Обещал показать мне уникальную вещь и затащил в подвал аварийного здания. Оказывается, там стена из старинного кирпича: «Смотрите, это уникальная дореволюционная кладка!» А сам перед тем сообщил, что у здания плывущий фундамент, и оно в любую минуту может обрушиться. Хорошо, успели выбраться. Дом-то всё же обрушился, но не в этот день. На следующий…

Гриша бросает на меня ещё один пристальный взгляд, и я перехожу к сути.

В тот раз под большую беду меня чуть не подставили рекламщики. Стремясь поскорее выполнить план, чтобы не лишиться ежемесячной премии, отдел рекламы ухватился за заказ от незнакомого клиента. Заказ он сделал дистанционно, по телефону. Месяц заканчивался, план горел, и договор ему оформили без предоплаты, не видя человека в лицо. Клиент поставил условие, что будет работать только с одним журналистом, которому доверяет, и назвал мою фамилию. Потребовал срочно доставить журналиста к нему в офис. Меня молниеносно затолкали в редакционную машину и повезли по указанному адресу.

Менеджера по рекламе не удивило, когда мы заехали в частный сектор и остановились возле дома с высоким каменным забором.

– Всё нормально. Просто офис находится в частном доме, – бодро сказал он, подталкивая меня к двухметровому забору, в котором приоткрылась маленькая калитка – в неё выглядывал тип с лицом, не вызывающим доверия.

– А вот и Владимир Иванович. Знакомьтесь!

Менеджер сел в машину и укатил. Хозяин втащил меня за руку в «твердыню» и повёл в глубину дома, тщательно запирая за собой на множество замков все двери. Я подсчитала: он запер пять дверей. Многовато для офиса.

Мы прошли по коридору и вошли в маленькую комнату, в которой в качестве офисной мебели стояли импровизированный алтарь и деревянный топчан, застеленный постельным бельём не первой свежести.

– Ничего себе офис! – подумала я.

Дверь в комнату клиент тоже запер, положив ключ себе в карман, и припал к алтарю.

– Ничего себе интервью, – подумала я, тупо разглядывая алтарь с двумя большими железными крестами, горящими свечами и еще какими-то предметами ритуального характера.

– Владимир Иванович, на какую тему вы хотите побеседовать?

Хозяин посмотрел на меня мутным взглядом и сообщил:

– Я – парапсихолог. Будем разговаривать о парапсихологии.

Потом отбросил с лица прядь длинных спутанных волос и принялся говорить в жанре бессвязного монолога. Мои попытки перейти к диалогу яростно прерывались.

После нескольких обтекаемых вязких предложений я поняла, что он пытается воздействовать на меня какой-то психотехникой. «Парапсихолог» явно добивался, чтобы под воздействием монотонного разговора я впала в состояние транса. Ощущение тяжести в голове действительно было очень сильным, но я старалась перебороть его. Садиться я не стала, тем более, что кроме топчана сесть было некуда, прерывала «клиента» вопросами:

– Владимир Иванович, что вы можете рассказать о своей работе? Чего вы достигли, о чём мечтаете? Какие у вас планы на будущее?

Он на них почти не реагировал, плыл себе на своей волне.

Особое подозрение у меня вызвал крест, напоминавший хорошую дубину. «Возьмёт и даст им по голове, а потом скажет, что журналист сам ушёл. Рано так ушёл», – думала я.

Мобильный тут не ловил, не было никакой возможности попросить кого-нибудь вызволить меня отсюда. Вокруг ни души.

Прошло часа три. Представив все возможные сценарии развития событий, я наконец придумала выход. Сделала вид, что прислушалась и сказала: