Гайк Октемберян - Посвящение Исиды. Том первый. Эта книга о дежавю, о потопе, о посвящении

Я сказал отцу, чтобы он ОБЯЗАТЕЛЬНОмне сказал, если узнает в леспромхозе о работе, на которую можно будет устроиться.

Когда были отштукатурены внутренние стены ДВУХЭТАЖНОГОздания, начали работать на другой окраине села, где были построены одноэтажные блочные дома. Когда отец сказал мне о том, что в леспромхозе, на «нижнем складе», на зиму нужен ещё один кочегар, я сразу решил уйти от тех, с кем вместе пришлось работать.

В самом конце октября мне пришлось пойти к дяде одноклассника, чтобы у него дома получить семнадцать тысяч четыреста рублей. Цены к тому времени выросли в сотню раз по сравнению с прошлогодними. Так что, это была не такая уж и большая сумма денег. С нами проработал всего ДВЕнедели сыночек бухгалтера, и ему заплатили ДВЕНАДЦАТЬтысяч. Возможно, с меня высчитали за всё то «добро», которое мне СДЕЛАЛИ, начиная ещё с прошлого года.

Даже оставшихся денег этому дяде как не хотелось отдавать. Он стал навязчиво предлагать купить у него полтуши годовалой свиньи, которую он уже заколол. Я не стал противиться его желанию: эти деньги выглядели так, словно так или иначе они могли пропасть. Полтуши годовалой свиньи помогла ему ВЫТЯНУТЬу меня пять тысяч.

ДВАдня нам пришлось штукатурить в одноэтажном доме, который был построен для управляющего местным ОТДЕЛЕНИЕМсбербанка. Я ДОЛЖЕНбыл получить за эти ДВАдня три тысячи. Почему-то, эти деньги нужно было получить у одноглазого. Я не пошёл к нему в тот дом, где сестра уже помогла оставлять меня без денег, которых было намного больше. И одноглазого это ничуть не побеспокоило. О ни разу даже не заговорил об этих деньгах, которые остались у него. Их словно никогда и не было.

Когда я устраивался на работу кочегара, какая-то гадина в ОТДЕЛЕкадров стала разговаривала со мной так, словно меня уже ЗАРАНЕЕможно было ОБВИНЯТЬв союзе с чем-то преступным. После такого обращения мне нужно было пройти медкомиссию. И женщину-невропатолога, по всей видимости, какое-то внутреннее убеждение стало побуждать разговаривать со мной с какой-то язвительностью и вызывало у неё желание как-то загрызть меня. Потом я обнаружил такое же внутреннее убеждение у хирурга Клемичева.

Внешне он очень сильно был похож на «положительного» врача из фильма «Летят журавли» (1957). Ему НИЧЕГОне стоило ПОКАЗЫВАТЬсебя таким же «положительным». Он мог годами себя таким ПОКАЗЫВАТЬ. А мне довелось увидеть его таким человеком, каким он был на самом ДЕЛЕ. И тот «положительный» врач из фильма «Летят журавли», на самом ДЕЛЕ, был тоже таким.

Я снова почувствовал себя каким-то ОБВИНЯЕМЫМсловно перед каким-то прокурором или следователем, чем перед врачом. Сидевший передо мной человек в белом халате, который нинасколько НЕ ДЕЛАЛего «положительным», втайне мог радовался тому, что «все дороги ведут в Рим». Я словно оказался не на приёме у врача, а у кого-то из тех, кто служил в гестапо, в тайной полиции.

– А что с той женщиной?

– С какой?

– С той, что лежала у нас в больнице. Она уехала?

– Она собирается уезжать, – ответил я, понимая, что речь пошла о моей сестре, что он увидел знакомую ему фамилию на листке бумаги, которую держал перед собой за края пальцами обеих рук.

И тут ему захотелось что-то ПОКАЗАТЬмне. Он всего лишь разжал пальцы, и этого оказалось достаточно, чтобы уронить этот листок на стол. И сразу после этого он обе руки спрятал под стол.

– Я не буду Вам подписывать.

– Почему?

– Печати о прохождении флюрографии нет. Без неё не подпишу, – заявил он, не называя настоящую причину того, что почему он так позволял себе поступать.

– Она же не работает. Там нужно устранить какую-то неисправность.

– Ну и что?

– Вы же другим подписываете.

– А Вам не подпишу!… Понаехало тут ваших… – тут он назвал мою ВИНУ.

– Значит, я не смогу на работу устроиться? И как же я буду жить, если не смогу работать?

– Не знаю и знать не хочу. Мне нет до этого никакого ДЕЛА. Печати не будет – подписывать не буду!

Я не стал напрасно с ним спорить и отправился за печатью. У меня не было никакого желания, ни на минуту, задерживаться в этом кабинете. Я проходил флюрографию в апреле, когда устраивался на работу туда, где проработал ДВАмесяца. С тех пор ещё не прошло полгода, и эта печать, которую можно было поставить под тем же числом, ещё имела силу. «Положительному» врачу из фильма «Летят журавли» пришлось поставить свою подпись на моём листке бумаги.

В кочегарке я начал работать в конце октября, а деньги в ПЕРВЫЙраз получил только в феврале следующего года. И деньги мне ПОЛНОСТЬЮне были выплачены. Всё выглядело так, что и одноглазый, и дядя одноклассника, и та гадина из ОТДЕЛАкадров, и врачи, и многие другие – все старались ОБЯЗАТЕЛЬНО ДЕЛАТЬтак, как все ВОКРУГстали позволять себе ДЕЛАТЬ.

Нижние, прикорневые, части стволов осины, берёзы, пихты как-то ненужно расширялись, и их обрезали. Эти обрезки, где-то по полметра в длинну, где-то с весны начинали возить и собирать в одну огромную КУЧУ, чтобы за зиму сжечь ЕЁв кочегарке. Когда я в ПЕРВЫЙраз увидел ту огромную КУЧУ, которую нужно было сжечь за зиму, мне сказали, что её на всю зиму НЕ ХВАТИТ, что она ДОЛЖНАбыть раза в ДВАбольше этой, чтобы ХВАТИЛО.

Всё, что пролежало в этой КУЧЕс весны, уже подсохло и было не таким тяжёлым, как всё то, что стали подвозить с эстакады. Чтобы этой КУЧИ ХВАТИЛОна всю зиму, в печах нужно было сжигать сухие части стволов вместе с теми, которые стали подвозить с эстакады, которые были ещё сильно влажными. На тележке была укреплена клетка, в которую на эстакаде бросали и комеля, нижние прикорневые части стволов, и стволы берёзы или осины, которые оказывались слишком тонкими. Эту тележку подвозили на тракторе.

Эти тонкие стволы не стоило отрезать по полметра в длинну. И они сначала были метровыми или полутораметровыми. Затем эти стволы стали становиться и толще и длиннее. Они, значит, становились и тяжелее. После того, как они стали ДВУХМЕТРОВЫМИ, стали попадаться и трёхметровые, и четырёхметровые, и такие, что в печку уже не влезали.

Через сутки меня в кочегарке менял отец, а его – один приехавший из Казахстана. А его один местный тракторист. На самой эстакаде кто-то обрадовался возможности как-то нагадить «понаехавшим». Эти слишком тяжёлые стволы пришлось оставлять в стороне. Их потом тот бульдозер, который каждое утро из КУЧИсгребал и подталкивал поближе к воротам кочегарки сухие комеля и короткие брёвнышки, убирал их в сторону, а затем на свалку.