Сергей Борисов - Шерлокиана. Смерть русского помещика и другие правдивые истории

Я был не просто обескуражен доводами Холмса, я был раздавлен ими. А он между тем все так же методично ронял слово за словом.

– Вспомните последний разговор Смердякова с Иваном Карамазовым. Смердяков находится в состоянии крайнего нервного возбуждения, он балансирует над бездной, имя которой – Безумие. Не логично ли, в таком случае, допустить, что его мучают сомнения, что остатки разума протестуют против утверждения «я убил». И самоубийство Смердякова – это не раскаяние, не крушение надежд, это невозможность сосуществования в одном человеке двух полярных, взаимоисключающих «я»: Я-убийца и Я-не убийца. Измученное сознание лакея не выдерживает этой раздвоенности. Своим самоубийством Смердяков лишает суд не обвиняемого, но свидетеля, так как нет гарантии, что не найдется человек, который, выслушав его путаный бред, сможет разобраться в истинном течении событий. Другое дело, принял бы суд во внимание показания Смердякова? Ведь, что ни говори, а Смердяков психически больной человек, то есть человек с ограниченной ответственностью. Думаю, что нет.

Я слушал Холмса, а на языке уже вертелся вопрос. Когда Холмс умолк, я вскричал в возбуждении:

– Но кто же тогда убийца?

– Римляне вопрошали: «Кому это выгодно?». Прислушаемся к ним и определим побудительный мотив. Очевидно, что мотив этот – деньги. В сущности, в романе фигурируют две суммы, каждая из которых могла стать потенциальной причиной смерти Федора Карамазова: 3000 рублей, предназначенные Федором Павловичем Грушеньке, и 120000 рублей – наследство, которое в случае смерти отца получат братья Карамазовы. Итак, 3000 рублей. Кого они могли заинтересовать? Смердякова. Эта сумма, вкупе с той, которую он надеялся получить от Ивана Карамазова, позволила бы ему уехать в Париж. Иначе говоря, обладая этими деньгами, он мог реализовать мечту о собственном ресторане. Но Смердяков не убивал, так?

Я согласно кивнул головой. Холмс не заметил этого, было видно, что он сам увлекся своими рассуждениями.

– Кто еще? – спросил он и сам же ответил: – Дмитрий, средний брат. Ему эти три тысячи были необходимы, чтобы погасить часть своего долга Катерине Ивановне и тем самым обрести уверенность, что он еще не совсем пропащий человек. Однако, и мы это можем смело утверждать, Дмитрий отца не убивал. Повествование о действиях Мити той ночью ведет автор, а ему мы обязаны верить. Итак, делаем вывод: 3000 рублей не являются причиной убийства.

– Наследство, – прошептал я.

– Да, наследство! – торжественно произнес Холмс. – 120000 рублей, огромные деньги. Кто наследует состояние Федора Павловича? Иван, Дмитрий, Алеша. Братья Карамазовы. Дмитрий не убивал, это мы уже выяснили. Остаются Иван и Алеша. Алеша и Иван. Кто из них?

Холмс оторвал глаза от пляшущих в камине язычков пламени и посмотрел на меня. Мне стало жутко.

– Так кто же из них? – повторил мой друг. – Давайте проанализируем действия этих кандидатов в отцеубийцы. Иван. Мог ли он совершить это преступление? Мог. Правда, он говорит Смердякову, что уезжает в Чермашню, тем самым развязывая тому руки, давая, в сущности, согласие на убийство отца. Именно так трактует Смердяков слова Ивана, именно так и было в действительности. Уезжать-то Иван уезжает, но пребывает ли в Чермашне неотлучно? Указания на это, кроме его собственных слов, в романе нет. Почему не допустить, если предположить противоположное: каждую ночь Иван наведывается в сад отца, дабы лицезреть, как лакей Смердяков приводит в исполнение то, что он, Иван, внушил ему? Да, такое допущение возможно. Как развиваются в таком случае события? Иван видит Дмитрия, видит, как тот бьет по голове Григория и… убегает. По комнате мечется Федор Павлович. Смердякова нет. План рушится, и у старшего из братьев возникает мысль воспользоваться удобным случаем. Он проникает в дом и убивает отца. В последнее мгновение, успев скрыться в саду, он видит Смердякова, понимает, что тот не в себе, наблюдает за его поведением в доме (это ему позволяет настежь открытое окно) и решает тяжесть преступления переложить либо на его плечи, либо на плечи Дмитрия. На чьи именно, покажет будущее, но, разумеется, Иван с его аналитическим умом, предпочел бы видеть на скамье подсудимых брата, нежели лакея: брат, будучи осужден, лишится права на наследство, и тем самым доля Ивана возрастет на 20000 рублей. Именно поэтому даже во время разговора со Смердяковым, их последнего разговора, в котором лакей признается в убийстве Федора Павловича, Иван не хочет верить его словам – 20000 ускользают из его рук.

– Убийца он! – вскричал я.

– Вы, как всегда, торопитесь с выводами, Уотсон, – невозмутимо заметил Холмс. – При внешней цельности и логичности нарисованная картина не выдерживает никакой критики. Вспомните: Иван, говоря, об убийстве, прежде всего решал идею в принципе, идею права на убийство, идею целесообразности уничтожения зла, которое для него олицетворял Федор Павлович Карамазов, его отец. Конечно, мы понимаем, что разговором у калитки Иван не только наводил Смердякова на мысль, но впрямую подталкивал того к убийству Карамазова-старшего, хотя надо отметить, и не говорил прямо: «Иди и убей!». Но именно этот приказ звучит в подтексте его слов. А потому Иван, если согласится с тем, что убил Смердяков, является истинным виновником преступления. Но Смердяков не убивал. Возникает вопрос: «Мог ли убить Иван?». Действительно, мог ли он перейти, так сказать, от слов к делу? Выше я уже ответил на этот вопрос, и ответил положительно. Но ответ мой опирался исключительно на географию и время, я имею в виду отъезд Ивана в Чермашню, и никоим образом не затрагивал психологический аспект. Не забывайте, Иван человек трезвомыслящий, лихорадочное возбуждение, которое в конце концов приводит его к безумию, настигает старшего из братьев уже после смерти отца. Мог ли такой человек поднять брошенный Дмитрием пестик и хладнокровно размозжить череп родному отцу? Мог ли, понимая, что, если ему не удастся ввести в заблуждение следствие, двадцать лет каторги ему обеспечено? Сомнительно, Уотсон сомнительно! Не мне вам говорить, какой глубины пропасть разделяет слово и поступок. К тому же, опираясь на собственный опыт в расследовании преступлений, должен отметить, что человек, без конца рассуждающий об убийстве, как правило, никого не убивает; и напротив, человек, планирующий убийство, не говорит о нем на каждом углу, – он не может не понимать, что в таком случае подозрения падут прежде всего на него самого. Это, кстати, подтверждает тот факт, что чиновник Перхотин, расследующий данное преступление, сразу же главным подозреваемым делает Дмитрия, который был весьма несдержан в изъявлении своих чувств к отцу. Но угрозы Дмитрия, как и теоретические рассуждения Ивана, не свидетельствуют об их вине, как раз наоборот, они доказывают их невиновность. И последнее. Вспомните, Уотсон, действия Ивана после возвращения в Ско-то-при-го-ньевск. Черт побери! – не выдержал Холмс. – Названия городов у русских так же труднопроизносимы, как их фамилии. Однако я отвлекся… Итак, вспомните действия Ивана, подчеркиваю, действия, а не слова, в правдивости которых при желании можно усомниться. Его визиты к Катерине Ивановне, первый и второй приход к Смердякову, короткий разговор с Алешей, все это доказывает, что он не только не убивал отца, но убежден, что убил Дмитрий. Помимо прочего, и авторский голос Достоевского уверяет нас в этом. А теперь резюме: как и Смердяков, Иван мысленно убивал отца, и не раз, но Иван невиновен, хотя, поверив лакею, приходит к осознанию своей вины и перед отцом, и, в большей степени, перед безвинно арестованным Дмитрием; как результат, железный характер Ивана ломается, его рассудок погружается в мрак помешательства. «Прощайте, прежний смелый человек!» – вот последние слова Смердякова, адресуемые Ивану.