Сергей Борисов - Шерлокиана. Смерть русского помещика и другие правдивые истории

Я совсем растерялся.

– Но кто же тогда убийца?

– Может быть, права госпожа Хохлакова, и убийство совершил Григорий.

– Но ему-то зачем?!

– Слуга, «маленький человек», что мы о нем знаем? Ущемленное самолюбие, попранное человеческое достоинство, – все это могло породить в его душе ненависть к самодуру и хаму, каким был Карамазов-старший. Хотя, возможно, ничего этого и не было, но рана, нанесенная Дмитрием, лишила Григория рассудка, и, странным образом видоизменившись, боль, страх, гнев обратились против ничего не подозревающего Федора Павловича. Другими словами, убийство было немотивировано и совершено в состоянии аффекта. Не исключено, что именно так и было на самом деле. Кто знает…

Я ахнул.

– Так вы не знаете, кто убил?

– Разумеется, нет! – сказал Холмс и тут же добавил, лукаво прищурившись. – Зато это известно вам, Уотсон.

– Мне?

– Конечно! На мой вопрос об убийце вы незамедлительно ответствовали: Смердяков. Я не вижу достаточно весомых причин, чтобы вы отказывались от первоначального мнения.

– Позвольте, Холмс, но вы же доказали…

– Мой дорогой Уотсон, менее всего я стремился доказывать чью-то вину, я лишь хотел наглядно показать, что сюжет романа несовершенен, поскольку в ряде случаев нарушены причинно-следственные связи. И ничего больше! Теперь я понимаю, что напрасно сделал это, невольно поставив под сомнение достоинства романа, но, поверьте, я и в мыслях не держал этого! И обещаю вам, Уотсон, что постараюсь поскорее забыть эту, возможно, замечательную книгу, которая окончательно убедила меня, что я все-таки ничего не понимаю в литературе, и в будущем – анализировать поступки живых людей, а не литературных персонажей. Однако вижу, я утомил вас. Ну что ж, предугадывая вашу просьбу, я сыграю «Песни» Мендельсона.

Холмс поднял скрипку, взмахнул смычком, и наша уютная квартира в доме №221-б по Бейкер-стрит наполнилась чарующими звуками музыки.

Пальцы ухватили кожу, оттянули, повернули. Я замычал, охнул и оставил руку в покое. Значит, это не сон! И эта рукопись, и эти строчки: «Вы полагаете, Уотсон, что эта задача по плечу мне и только мне? – Холмс поджал и без того тонкие губы. – Лестно слышать столь высокое мнение о своих способностях. Но должен заметить, что вы явно недооцениваете того же Лестрейда».

Я встал и подошел к окну. По Бейкер-стрит ползли автомобили. Сполохи реклам дрожали на мокрых от дождя стеклах. Где-то вверху стрекотал полицейский вертолет, иным средствам воздухоплавания полеты над Лондоном запрещены. Положительно, за окном был наш век – ХХ-й, его финишные годы – 90-е.

Я вернулся к столу и с какой-то даже опаской взглянул на ветхие листы, исписанные стремительным уверенным почерком. Нет, не может быть! Это все подстроено. Кто-то решил меня разыграть. Кто? Зачем? С какой стати?

Приказав себе успокоиться, я стал перебирать в памяти события, предшествующие моему приезду в Лондон и последовавшие за ним.

Полгода назад, посылая статью «Дедуктивный метод Шерлока Холмса и его влияние на развитие криминалистики», я думать не думал, что итогом этой авантюры станет не только публикация в узкоспециальном журнале с микроскопическим тиражом, но и учтивое приглашение на конференцию, посвященную творчеству Артура Конан Дойла и столетию со дня публикации рассказа «Последнее дело Холмса», в котором Великий Детектив «гибнет» в пучине Рейхенбахского водопада. В конце письма необидно подчеркивалось, что расходы на дорогу и проживание приглашающая сторона берет на себя. Надо ли говорить, что я не замедлил с согласием и засобирался в дорогу.

И вот я в Лондоне. Все, как ожидалось: сырость, туман и чопорные джентльмены с постными лицами. Чопорность, однако, не отменяла обходительность. Внимание, которого я удостоился, было неожиданно, а оттого вдвойне приятно.

Ту неделю, в которую предстояло уложиться конференции, иногородние участники вольны были жить в ими самими выбранном месте. Роскошному, но безликому «Хилтону» я предпочел небольшой пансион на… конечно же, на Бейкер-стрит. Узнав о моем выборе, казначей конференции одобрительно наклонил консервативно напомаженную голову и выдал необходимую сумму.

Хозяйка пансиона, миссис Носдах, оказалась женщиной лет преклонных, но удивительной бодрости. Она проводила меня в комнату, одарила комплиментами Россию и русских и, уведомив о времени обеда, удалилась, полная достоинства и гордости за свое владение.

Комната мне понравилась. Викторианский стиль! Грузный комод, массивная кровать, умывальник с ширмой, кресло перед камином, рядом с которым сложены торфяные брикеты. К стене приткнулся стол на гнутых ножках – выходец из прошлого столетия. Очевидно, правильнее было бы назвать его бюро: деревянная решетка в ладонь высотой ограждала столешницу, упираясь в баррикаду из ящиков и ящичков, предназначенных для хранения писем, документов, чеков и счетов.

Я не без удовольствия ощутил дуновение старины, распаковал чемодан и уселся за стол, вооружившись папкой с докладом. Я собирался кое-что в нем подчистить, однако голова была пуста, а если изредка и попадались разновеликие мысли, они не имели ни малейшего отношения к моему грядущему выступлению на конференции. Возможно, это было следствием излишне резкой смены государств и климата, часовых поясов и сервиса. Как бы то ни было, работать я не мог. Пребывая в бесплодной задумчивости, я провел рукой по столбикам решетки, пальцем пошевелил вензель на одном из ящиков. И тут…

Раздался щелчок, за ним какой-то сухой треск, и один из ящичков выдвинулся из «баррикады». Задняя стенка его откинулась, и моему взору предстал пакет.

Увы, я не уловил аромата тайны. Вместо того, чтобы оценить по достоинству романтическую сторону происходящего, я таращился на пакет и пытался сообразить, что мне теперь делать. Логичнее всего было бы найти миссис Носдах и сообщить о случившемся, но я поступил по-другому – взял пакет.

«Читать чужие письма – гнусность», – пенял я себе и тут же усмирял потревоженную совесть. Во-первых, клапан не заклеен и не залит сургучом. Во-вторых, содержимое пакта явно письмом не является. Впрочем, даже если бы было иначе, я все равно не устоял бы перед искушением заглянуть внутрь. Потому что на пакете тонким пером были нарисованы пляшущие человечки. Те самые!

Несколько хрустнувших на сгибах листов были убористо заполнены словами. На первом листе значилось: «Красная черта». Я пробежался глазами по строчкам. Господи! Передо мной был неизвестный рассказ сэра Артура Конан Дойла. Незаконченный рассказ. Рабочие наброски.

Я плюхнулся в кресло и стал читать, в тот момент совсем не думая о том, что это – розыгрыш, таящий в кажущейся невинности какой-то умысел. Ведь чудес не бывает!