Тьюсдей Рампа - Я верю

«Внучка» была высока и стройна, не более ста лет от роду. У нее был очень приятный голос и чистая трель колокольчиков, в которой не было никаких фальшивых вибраций, а также никакого лязга и щелчков. И это было вполне естественно для столь юной особы, прожившей ничуть не более сотни лет. Теперь она стояла в лучах лунного света, проникавших сюда сквозь легкую тень от качавшихся за высоким окном ветвей. И пробегавшие по ее корпусу пальцы мерцавшего света украшали орнаментом ее башни и иногда касались ее стрелок, поднятых кверху, как руки человека, который молит о помощи в этот новорожденный день. Она слегка откашлялась, а затем ее колесики стали вращаться, молоточки поднялись и упали на прутья. Молоточками она отстучала свою песенку. Когда песня смолкла, часы начали бить: один, два, три, и так до двенадцати. На последнем, двенадцатом ударе она едва затрепетала, теряя все свои силы. Ее молоточки дрогнули, а гири, что были на концах цепей, тихо рокотали, ища новую опору внутри ее корпуса. Она кротко сказала:

— Прости, Дедушка, что я заставила тебя ждать. Я знаю, что на минуту отстала, Но скоро все наладится. Ты готов продолжать?

Дедушка улыбнулся своим мыслям.

«Все верно, — думал он, — молодежь должна уважать и почитать тех, кто намного старше».

Он улыбнулся и сказал:

— Да, Внучка, я продолжу.

— Через века, — сказал Дедушка, — люди пронесли уверенность в том, что религия облегчит тягость их противоестественной жизни. Они всегда стремились увидеть в Боге своего личного Отца, Который должен был заботиться о них, следить за ними, смотреть только на них и быть с ними более обходительным, чем с другими людьми. Бог должен был быть всегда тем, — сказал Дедушка, — кто всемогущ, кому можно молиться и кто, как можно надеяться, даст благоприятный ответ на эти молитвы.

Внучка согласно кивнула. И еще она кивнула, сочувствуя проходившему мимо дома тяжелогруженому составу. А где-то неуклюжая мышь наскочила на украшение и опрометью забралась на стол. Пискнув от ужаса, мышь спрыгнула со стола, бросилась к ближайшей норе и нырнула в нее, неистово взмахнув в воздухе хвостом.

Дедушка продолжил свой рассказ.

— Мы должны также рассмотреть, — сказал он, — современную технологию, которая, конечно же, является лишь рецидивом технологии старой. Все сущее — все, что ЕСТЬ, — это всего лишь некие последовательности вибраций. Вибрация — это волна, которая вначале поднимается, а затем опускается вниз. Потом она снова идет вверх и опять опускается вниз — и так целую вечность, — точно так же как наши маятники качаются сначала в одну сторону, где останавливаются, а затем они качаются в другую сторону.

Дедушка на мгновение умолк и тихо похихикал, поскольку цепь пошла вниз и соскользнула с зубца латунного колеса, которое было у него внутри, а висевшая внизу гиря слегка покачнулась, словно радуясь тому, что она еще на один зубец приблизилась к земле.

— Я знаю, — сказал он, — что все сущее имеет свои позитивные и негативные фазы и движется от одной фазы к другой. Я знаю, — сказал он, придав своему голосу особую торжественность, — что в один период времени, когда Маятник Жизни идет в своем колебательном движении в одну сторону, ответственным за этот процесс является Бог Добра. Но по мере движения в этом направлении Бог Добра все более успокаивается в своем самодовольстве и перестает уделять достаточное внимание происходящему, а Маятник Жизни, остановившись, чтобы изменить направление, откатывается вниз. Бог Добра успокаивается, считая, что все в порядке, но Маятник движется вниз и приходит в другую точку своей амплитуды. А там Бог Зла, которого люди зовут Сатаной, алчно ждет, когда произойдет колебание сил и наступит его черед.

— Зло — это мощная сила, — заметил Дедушка. — Это весьма и весьма мощная сила. Добро не осознает всей силы зла. Поэтому Добро не прилагает к борьбе со злом достаточно больших усилий. И потому мы видим, как та злая сила, что зовется Сатаной, старается максимально использовать все свои возможности. Маятник Жизни идет вверх, и в конечной точке своей траектории он, как всегда, останавливается на какую-то долю секунды перед тем, как возобновить движение. В этот момент Бог Зла совершает самые большие свои злодеяния. А затем, когда Маятник вновь начинает опускаться, Бог Зла постепенно теряет свою силу, и по мере того, как Мятник поднимается кверху, то есть к Добру, оно снова восходит на трон.

— Ах, Дедушка, — донесся откуда-то из теней чей-то тихий голос, и сама похожая на тень, гладкая Черно-белая Кошка вдруг вынырнула из темноты и села в луче лунного света, пристально глядя на старые-престарые часы.

— Дедушка, — сказала Кошка, — я бы могла влезть на твой корпус и сесть тебе на голову, но я очень тебя уважаю и не стану вести себя непочтительно. Расскажи нам еще что-нибудь.

Она прошлась по лучу лунного света и села, уставившись на часы. И чтобы не тратить времени даром, она решила умыть свою мордочку и ушки. Время от времени она смотрела вверх на старые часы, которые нежно глядели на нее и говорили:

— Погоди, Кошечка. Я ведь все-таки часы, и мое время ограничено. Мне придется сделать паузу и пробить четверть часа, чтобы все те люди, кто сейчас бодрствует, знали, что истекли первые пятнадцать минут новорожденного дня. Ты, Кошечка, послушай, как я буду бить, а затем послушаешь мою Внучку. Мы сообщим время, а затем продолжим наш разговор.

В неподвижной ночной тиши прозвучал перезвон, известивший о том, что истекли пятнадцать минут первого часа. Где-то за окном скрытный браконьер, тихо прокравшийся, чтобы стащить яйца из близлежащего курятника, на мгновение замер, а затем самодовольно ухмыльнулся и направился дальше — по направлению к другому окну, за которым ждала своей минуты Внучка. И когда тень браконьера пересекла ее окно, она тоненько зазвонила. Браконьер снова остановился, а затем, прикрывая руками глаза от бликов света, попытался заглянуть в комнату.

— Светящиеся часы, — сказал он, — запросто могут до смерти напугать любого, даже самого лучшего вора!

Сказав так, он пошел дальше, миновал окно и скрылся в тени, откуда вскоре донеслось слабое бормотанье и протестующие вопли растревоженных кур.

В старом доме стояла такая тишина, какая бывает лишь в старом доме. Доски скрипели. Ступеньки шептали, жалуясь, что они не могут оставаться в столь тяжелом положении так долго. По всему дому слышался торопливый топот маленьких ножек и, конечно же, нескончаемое «тики-так, тики-так, тики-так», и еще: «так-так-так», или громкое Дедушкино «тик-так, тик-так, тик-так». Все это были обычные звуки обжитого дома.

Ночь тянулась медленно. Луна на улице шла своим путем, оставляя вокруг дома темные тени. Ночная живность вышла и занялась своими законными делами. Маленькие лисы рискнули выйти из своих нор, чтобы бросить свежий взгляд на земную жизнь.