Альберт Пайк - Мораль и Догма Древнего и Принятого Шотландского Устава Вольного Каменщичества. Том 3

Неспособность мифологической религии стать философией не препятствует слиянию философии с религией истинной. Философия, или, скорее, предмет ее исследования – Божественный порядок устройства Вселенной – это разумный указатель, в котором мысль нуждается на пути следования религиозному чувству; исследуя реальные взаимоотношения между вещами конечными, она вырабатывает постоянно совершенствующуюся и исправляемую меру совершенного закона – Евангелия Любви и Свободы, средства практической реализации религиозного духа Откровения. Она устанавливает закон, определяя его условия; она направляет дух на пути улучшения жизни и обретения счастья. Если религия неизменна, наука тоже никак не может продвигаться вперед в полном одиночестве; а если обе они постоянно прогрессируют, их интересы и цели неизменно более или менее совпадают. Аристотель первым показал, что религия может основываться на разуме, однако заложенный им фундамент был чересчур непрочным. Бэкон, даровав философии определенную цель и метод, одновременно заложил ее более прочный, саморасширяющийся фундамент. Мы принуждены смотреть на мир глазами материальных существ, возможности и способности которых ограниченны; и поскольку окружающие нас ограничения постоянны, мы имеем право придавать им практическую силу законов, в исследовании и применении которых, вероятно, и состоит явно бесконечный процесс интеллектуального и нравственного прогресса, вдохновленного и одухотворенного религиозным чувством. Часто святыми провозглашали тех, кто бравировал презрением к философии и философам, однако в тупик заходит любая вера и неправильное направление приобретает всякое чувство, если в их основе не лежит некое знание, по своим количеству и качеству способное очистить первую и придать благое направление второму.

Наука состоит из разумных выводов личного человеческого опыта ученых, подтвержденных опытом всех остальных людей. Это не раз и навсегда установленная система, не могущая быть пересмотренной и исправленной, но вечно развивающееся промежуточное звено между невежеством и мудростью; отчасти это понимал Платон, полагавший непосредственной целью философии обретение счастья, а ее побудительным мотивом – высший тип любви. Наука познавала и объединяла все истинно достойное в обеих старинных школах мыслителей: героической (то есть системе действий и усилий) и мистической (то есть теории духовного созерцания).

«Внимайте мне, – писал Гален, – как гласу элевсинского Иерофанта, и верьте, что изучение природы есть Мистерия не менее великая, чем его Мистерии, и оно также способно раскрыть мудрость и силу Великого Творца. Их [Мистерий] уроки и представления были темны, а наши-ясны и однозначны».

Именно науке мы обязаны тем, что человек более не считает себя центральной точкой, вокруг которой обращается вся Вселенная жизни и движения, единственно важное для всего мироздания лицо, ради удобства процветания и даже праздности которого все это мироздание, собственно, и было сотворено. С одной стороны, она открыла для нас Вселенную во всем многообразии звезд, солнц и миров, удаленных друг от друга на непреодолимые расстояния, в присутствии которых мы сами и весь наш мир оказываемся мелкими и незначительными; а с другой стороны, изобретенный ею микроскоп установил связь между нами и целым новым организованным миром живых существ, также наделенных чувствами, нервами, пристрастиями и инстинктами, который открывается нам в каждой капле мутной речной воды.

Наука наставляет нас в том, что все мы неизмеримо малые частицы неизмеримо огромного Целого, которое пребывает повсюду вокруг нас, по сторонам от нас, выше нас и ниже нас, и оно беспредельно в своем многообразии, и совершенно постичь его способна лишь Беспредельная Мудрость. Беспредельная Мудрость определила бесконечную череду воплощений, обязательно включающую в себя рождение, разложение и смерть, а также обеспечила воплощение в мире возвышеннейших добродетелей, заставив людей постоянно сталкиваться с конфликтами, противостоянием, испытаниями и тяготами, не будь которых, человек не озаботился бы даже изобретением личных имен.

Знание претворяется в силу, а аксиомы – в законы и правила пользы и долга. Современная наука общественна и общительна. Она нравственна и разумна; она могущественна, но миролюбива и беспристрастна; она устанавливает связи между людьми и между человеком и Вселенной; она подробнейшим образом определяет условия нравственного долга человека и пестует в нем добродетель; представляя явные доказательства сходства и, в сущности, единства всех интересов, противопоставляя соперничеству сотрудничество, мракобесию – свободу мысли, она более всех прочих средств способствует распространению истинного религиозного духа, залечивая старые раны и примиряя разногласия, причина которых, как выясняется, если ее тщательно исследовать, коренится в древнейшем невежественном предположении о чрезмерной суровости Божественного Провидения и следующем из него стремлении эгоистичных людей как можно меньше делиться чем бы то ни было из дарованного им Богом, а то и позаимствовать часть того, что Он даровал другим людям, вместо того чтобы довольствоваться себе принадлежащим.

Вероятно, нам никогда не суждено достигнуть истинного понимания различия вещей материального мира между собой, что подразумевает полное понимание и умение верно выразить самую их суть. Нам всегда будет не хватать окончательного, самого полного закона, который бы управлял природой одновременно и в самом общем смысле, и во всех ее бесчисленных частных проявлениях. Самые общие наши аксиомы приспособлены лишь для толкования некоторых природных феноменов, но таковы были и древнейшие элементарные принципы, выведенные древнейшими философами и заключенные в систему циклов и эпициклов астрономии. Мы не в состоянии точно определить все условия никакой частной причинно-следственной связи, равно как и не в состоянии мы, даже будучи способны воплотить на практике, умозрительно определить их, поскольку нам неведома природа вещей, вовлеченных в них; посему не должны мы и приписывать качества совершенных истин аксиомам, подобно тому как это делали древние жрецы в отношении своей религии, не должны позволять своему разуму, вечно стремящемуся самоизолироваться и изолировать все свои приобретения, позабыть механизм, посредством которого он заменил понятия общего характера понятиями научными, при условии, что и те, и другие ведут к самообману, если ими пользоваться формально и предвзято.

Сомнение – необходимое условие всякого развития и всякого открытия – должно сопровождать прогресс человечества на всех его стадиях. Его интеллектуальная жизнь – это нескончаемая череда становлений, приуготовлений к новому рождению. Способность сомневаться, задавать вопросы, без которой лишена всякого смысла способность к сравнению и логическому суждению, сама по себе является Богом дарованной привилегией разума. Знание всегда несовершенно, оно может быть совершенно только в смысле завершения очередного этапа своего бесконечного развития, в процессе которого очередное открытие только увеличивает сомнения, а новые сомнения ведут к новым открытиям. Наука по праву гордится не столько своими материальными достижениями, сколько признанием своего вечного несовершенства и вечного прогресса. Истинная религиозная философия несовершенного существа – это не система вероучения, а, по мысли Сократа, бесконечный поиск путей приближения и приобщения. «Конечность» – это лишь другое название тупика, поражения. Наука поощряет религиозное чувство, не ограничивая его, а наоборот, открывая взору безмерные таинства Единого Верховного Бытия в более явных и постижимых формах, не выражающих совершенно Его сути, которая совершенно за пределами нашего понимания и недоступна нашему познанию, но выражающих Его волю, тем самым питая наши неизменные порывы путем установления для них все новых и новых целей. Мы уже давно осознали, что знания приносят огромную пользу; сейчас мы начинаем осознавать, что знания нравственны; вскоре мы придем к пониманию того, что они также и религиозны.