Альберт Пайк - Мораль и Догма Древнего и Принятого Шотландского Устава Вольного Каменщичества. Том 3

Бог и Истина неразделимы; познание Бога – это также и познание священных оракулов Истины. В той же степени, в какой мысль и цель отдельной личности учатся приспосабливаться к правам и правилам, утвержденным Высшим Разумом, сама эта личность наделяется счастьем, что позволяет ей исполнить предназначение своего бытия. В ней, таким образом, зарождается новая жизнь; она перестает быть изолированной и органично входит в окружающую ее гармонию. Ее воля, которой свойственно ошибаться, исправляется и направляется высшей волей к ее наивысшему счастью.

Способность человека познавать внешнюю по отношению к нему истину – это его величайшая привилегия; умственное и физическое вдохновение передается ему в несколько «разбавленной», опосредованной форме; и все равно, даже если интуитивно постигнутая им истина одностороння и несовершенна, опьянение ею заставляет человека полагать ее полной, неизменной, нерушимой и божественной. И в то время как слабость человеческая вечно заставляла людей стремиться к истинному Первоисточнику, некогда общепризнанное Его откровение постепенно обретало независимые формы, существуя уже не только само по себе, но и во множестве производных форм уже второго порядка, обретших свои собственные имена и почитавшихся уже под ними. Пелена суеверия сгущалась в тени писаных и неписаных законов, пока свет снова не проливался на вековую тьму, спасая истинное сокровище Знаний от предрассудков, неизменно опутывавших его своими сетями.

Даже варвару Природа представляется обладающей колоссальной мощью и чудесной мудростью; она каждым своим проявлением указует на Бога. Нет посему ничего удивительного в том, что человек искони поклонялся тем или иным элементам Природы. Материальный мир – это откровение страха дикарю Северных широт; он трепещет пред своим божеством, восседающим на престоле изо льда и снега. Молния, буря, землетрясение, – все они пугают грубого человека, и во всем необычном он начинает видеть божественное.

Великие природные явления постоянно заставляют человека думать об их Авторе. Альпы были для древних великим алтарем Европы; ночной небосклон – сводом всемирного храма, усыпанным объектами человеческого почтения, надежды и любви. Истинное Писание рода человеческого начертано на земле и в небесах. Никакие звуки органа, никакое Miserere 17 так не трогают сердце человека, как полногрудный вздох могучего океана или гомерический хохот сталкивающихся волн. Каждый год старый мир вновь облачается в подвенечные наряды, чтобы отметить Троицын день, когда среди пышного торжества Весны расцветают каждый куст и каждое дерево. Осень же – это длинный День всех святых, а время урожая для человечества – это его венец, все равно что праздничная месса. Еще до того, как род человеческий спустился со склонов Гималаев, чтобы завладеть Азией, Халдеей и Египтом, люди уже отмечали вершину каждого года, дни солнцестояний и равноденствий религиозными празднествами; и тогда, и всегда с тех пор они использовали в качестве посредников для общения с Богом материальные вещи и явления.

Природа для мыслящего человека всегда полна значимых и важных уроков. Он подвергает мысленному разложению материю Вселенной, оставляя лишь ее силы; он подвергает разложению исторические процессы человечества, оставляя только бессмертный дух; он изучает законы, образ действия этих сил и этого духа, сотворивших материальный мир в целом и мир людей в частности, а посему не может не исполниться глубочайшего почтения, веры, безграничной любви к Беспредельному Богу, создавшему и утвердившему эти законы развития материи и сознания и поддерживающему существование этой Вселенной вещей и людей. В науке существует свой собственный Новый Завет; красоты философии не могут не трогать сердце. Неверующий астроном попросту безумен. Знакомство с обстоятельствами жизни трав и деревьев преподает нам гораздо более глубокие уроки веры и любви, чем все писания Фенелона и Августина.

Великая Библия Бога всегда открыта для всего человечества. Вечные цветы небесные постоянно изливают свое благоухание на смертные земные бутоны. Великая проповедь Иисуса была произнесена на горе, которая также, в свою очередь, проповедовала Ему, как Он проповедовал людям, и образы Его проповеди были теми же, что и в изначальной проповеди Мира человеку.

Если мне суждено завтра умереть и совершенно исчезнуть с лица Земли, я не приму никакого наставления в своих действиях сроком более чем до завтра, и мне не нужны будут какие-то свойства, существование которых не ограничивается завтрашним днем. Отцы мои, в таком случае, – это для меня всего лишь плодородная почва, из которой произрастают злаки, питающие меня сегодня; они давно умерли, сгнили в земле, обратились в землю, и память о них для меня не представляет ровным счетом никакого интереса. Ха, будущее! Мне дела нет ни до будущего, ни до грядущих поколений, ни до человечества в его развитии вообще! Я всего лишь один-единственный атом древесной коры: мне дела нет ни до его корней – они слишком глубоко, ни до верхних его ветвей – они слишком высоко. Я буду сеять только те семена, которые принесут мне плоды именно сегодня. Страсти определяют сегодня мои деяния, чтобы завтра мои же собственные амбиции свели их к нулю и отвергли. И другого закона для меня не существует. Для меня не существует нравственности: ее место занимает понятие целесообразности. Мне не присущ героизм; его успешно заменяют волчья жестокость, грубая лисья хитрость, ненасытность грифа и тупое упрямство быка, – что угодно, только не хладнокровная, спокойная отвага, которая во имя истины или любви заставляет твердо взглянуть в лицо смерти, а затем продолжить делать свое дело, пусть это и последние минуты перед погибелью. Привязанность, дружба, человеколюбие представляются мне всего лишь дикими фантазиями безумца, предметами насмешек или сочувствия.

Но, зная, что мы бессмертны и что Беспредельный Бог любит нас всех, мы просто не можем не видеть всего зла этого мира, причем мы считаем его глубокой тьмой, неизменно предшествующей рассвету, мы ждем света с минуты на минуту; мы осознаем, что мы сами, даже мы можем зажечь тонкую свечу, чтобы осветить мир хотя бы на то недолгое время, что она горит, и тем самым как-то помочь миру перетерпеть тьму до восхода Солнца. Вечное утро следует за продолжительной ночью; радугой окутаны небесные облака, роняющие на землю дождь для того, чтобы породить среди травы цветы и жемчуга – на дне морском; жизнь восстает из могилы, и душу не может в себе удержать разлагающаяся плоть. Никакие сумерки не могут помешать нам ожидать рассвета, и любое страдание есть лишь предвестник грядущего счастья.