Альберт Пайк - Мораль и Догма Древнего и Принятого Шотландского Устава Вольного Каменщичества. Том 3

Чему учил Он, тому учит и масонство: любви к своим ближним, нежности к друзьям, снисходительности и милосердию к низшим, прощению врагов, ношению на плечах своих любящей природы и нежного расположения, свойственных человеку, как тонкотканного убора всей жизни нашей, облачению в боль, и горе, и страдание со спокойствием, как в прекрасное платье. Оно не учит нас заворачиваться в мантии самоудовлетворенности и гордыни, оставить заботы о мире потому только, что он никак не заботится о нас, перестать мыслить об обществе в силу его несправедливости к нам, наслаждаясь неизменным спокойствием бытия-в-себе или тихим обменом мыслями с великими мертвецами через их книги. Никто и никогда не обретал так мира и света. Любые ненависть, презрение или пренебрежение к обществу связаны с раздорами и страданиями. Людей приходится только любить, восхищаться их добродетелями, мириться с их проступками и сочувствовать им, прощать нанесенные ими обиды. Ненависть к врагу никак не поможет тебе; его убийство – еще менее; ничто вообще во Вселенной не поможет тебе, кроме сочувствия, прощения и любви к нему.

Будь мы так же любящи и нежны, как Он, люби мы так же сильно, как Он, всех заблуждающихся и всех обидевших нас, от скольких сложностей, и во внешнем мире, и внутри себя, мы сумели бы избавиться! Сколь многие отчаявшиеся умы успокоились бы! Сколько общественных пороков стало бы возможно искоренить! Сколько узлов недоговоренностей и недопонимания стало бы возможно распутать одним лишь словом простой и убедительной истины! Сколько нетореных дорог стали бы ровными и гладкими, а извилистых – прямыми! Сколь многие ныне пустующие селения стали бы живыми и многолюдными, а темные – исполнились бы светом!

В морали, как и в других науках, есть свои собственные аксиомы, и на всех языках эти аксиомы называются одинаково – нравственными истинами. Нравственные истины, рассматриваемые сами по себе, столь же нерушимы, сколь и истины материальные. Идее вклада неизменно сопутствует идея надежного его хранения, равно как идее треугольника неизменно сопутствует идея равенства суммы его трех углов сумме двух прямых углов. Вы можете нарушить обязанности хранителя вклада, но не думайте, что тем самым изменили природу вещей и сделали этот вклад своей законной собственностью. Эти две идеи взаимоисключающи. Ваше чувство собственности в вышеупомянутом случае – ложно; и все усилия ваших страстей, все порождаемые заинтересованным разумом софизмы не смогут свести на нет очевидные различия. Именно поэтому нравственные истины считаются совершенно нерушимыми; как и все истины, они существуют сами по себе и не стремятся измениться для того лишь, чтобы кому-то понравиться. Они всегда неизменны и всегда присутствуют здесь и сейчас, нравится это нам или нет, они выносят свое суждение слышным повсюду голосом, хотя и не всегда их принимают во внимание нежелающие их знать бесчувственные умы, которые скорее бы желали, чтобы их не было вовсе, а потому отрицают, точнее, притворяются, что отрицают, их бытие.

Нравственные истины отличает от всех остальных истин следующий единственный признак: стоит нам только узнать их, как они немедленно становятся для нас обязательным для соблюдения правилом поведения. Если вклад делается для того, чтобы впоследствии быть возвращенным своему законному владельцу, то его и следует ему возвратить. К необходимости верить в эту истину неизменно добавляется необходимость следовать ей.

Необходимость следовать нравственной истине – это долг. Нравственные истины, необходимые, с точки зрения разума, налагают обязательства на нашу волю. Нравственные обязательства, как и нравственные истины, лежащие в их основе, абсолютны. Как необходимые истины не могут быть более или менее необходимы, так и обязательства не могут быть более или менее обязательны для соблюдения. Обязательства подразделяются по принципу важности; но не существует никакого их подразделения по собственно обязательности. Если и существовала до принятия обязательства какая-либо возможность избежать ее, пойти на попятный, она исчезает сразу после его принятия.

Если обязательство абсолютно, значит, оно неизменно и универсально. Ибо если то, что является обязательством сегодня, перестанет быть таковым завтра, если мое обязательство не является в точно такой же степени и твоим обязательством, оно относительно и непрочно. Однако явным и выраженным является факт существования именно абсолютного, неизменного и универсального обязательства. В основе всякого обязательства лежит благо. Будь это не так, обязательство было бы безосновательным, а такое обязательство не может существовать. Если одно действие должно быть совершено, а другое, наоборот, не совершено ни под каким видом, следовательно, существуют непреодолимые различия между этими двумя действиями. И если одно из них не благо, а второе – не зло, значит, налагаемое на нас обязательство авторитарно и субъективно.

Сделать Бога следствием чего-либо – значит полностью отрицать Его бытие. Он или Первый из Первых, или Его нет вовсе. Если мы спросим честного человека, почему он соблюл неприкосновенность доверенного ему вклада, несмотря на собственную очевидную нужду, он просто ответит нам, что таков был его долг. А спроси мы его, почему таков был его долг, он ответит нам: потому что это благо, что это правильно и справедливо. Не может быть никакого другого ответа, да и вопроса такого не должно возникать. Никто не позволит налагать на себя обязательство, как-то не объяснив его для самого себя; но коль скоро мы признаем, что долг налагается справедливостью, разум удовлетворяется этим объяснением, ибо здесь мы имеем первопричину, то есть причину, за которой не стоит более никакой другой причины: справедливость есть принцип самодостаточный. Нравственные истины являются причинами для самих себя, а справедливость – первое существенное различие между благом и злом – есть первая нравственная истина.

Справедливость не есть следствие; нам не суждено подняться до осознания какого-либо принципа превыше нее. Нравственные истины силой налагают на человека обязательство, а отнюдь не проистекают от человека. Справедливость не становится субъективной, представая перед нами обязательной, как и истина не становится субъективной от того, что предстает необходимой. Сама природа истины и блага состоит в том, что нам необходимо искать разумное начало в необходимости и долге. Обязательство, или долг, основано на необходимых различиях между добром и злом; и само по себе оно служит основанием свободы. Если человек должен исполнить свой долг, у него должны быть способности это сделать, способность сопротивляться страстям, личной заинтересованности во имя следования закону. Он должен быть свободен, а значит, он действительно свободен, иначе природа человеческая находилась бы в противоречии с самой собой. Реальность существования долга неопровержимо доказывает реальность существования свободы воли.