Волхв Саньян - Веда. Постижение Руси. Начало XXI века

Я созерцаю тело Шивы потому, что иначе не могу. Созерцая тело Шивы, я сознаю, что любое другое виденье — порочно, потому что не порождает любви. А виденье, не рождающее любовь, влечет жизнь во тьме и страхе, тьма и страх — это начало агрессии и коллапс самозащиты. Люди, зачатые в нелюбви, ищут спасения в самозащите, люди благо-родные (благом рожденные) ищут спасение в любви. Я соглашусь, скрипя зубами и всеми суставами моего тела, ибо мое тело уже пропитано ароматом созерцания господа Шивы, что виденье Шивы — это не единственная форма созерцания, творящая любовь. Ибо любовь — это централь­ный закон притяжения в совершенной гармонии и равнове­сии. Возможно, этот закон осознан и реализован многими существами, и реализация каждого из них уникальна. И уникальна в силу реализации своей в определенных сферах Вселенной, именно тех, откуда изошло данное существо, благодаря своей реализации. Но Шива взял в плен все мое существо «от и до» именно своим совершенным проник­новением в этот принцип и реализацией его в полноте всех сфер доступных моему восприятию.

Шива — это идеал для человека Земли, идеал су­щества, контролирующего чувства, эмоции и любые иные силы, с которыми приходится иметь дело существу во пло­ти. Шива — это путь. Путь от влипшего в Хаос энергий беспомощного джива [20] Опять индийская терминология, джива — это воплощенная душа, ко­торая склонна к отождествлению с формой воплощения, т.е. с телом, и не только физическим, но и событийным, ментальным, а также со всеми генетическими наклонностями, переданными по наследству. к свободе равновесия и гармонии. Равновесие сил и гармония энергий — это ключ к началу, к рождению бытия, нового бытия как такового, и странствию в необозримых глубинах сознания. Это идеал непрерывного движения, восхождения от бытия к более высокому бытию. Это идеал рождения Бога здесь на Земле. Удивительное су­щество — Шива. И кто его только посвящал? Такое ощуще­ние, что он знает все, и для его восприятия нет преград. В его взгляде присутствует бесконечная утонченность изначаль­ного источника. Я думаю, что у него нет никакого статуса во Вселенной. Он просто мастер самосознания, самосущего и всепревосходящего бытия. Вот Всевышний — это не мастер, а это статус со всей ответственностью за удел Вселенной. Это потрясающее бытие и по количеству, и по качеству. Он обладает любым мастерством, но, плюс ко всему, он несет колоссальный груз творения.

Сижу вот, жду у моря погоды.

Дождь стих, и даже солнышко выглянуло, пока я писал про Шиву. Тишина наступила бесконечная, и туман спу­стился белый, как знак бесконечности.

Как что-то клюнуло: «Надо идти, несмотря ни на что. Все равно, лучше уже, наверное, не будет». И я двинулся во всех смыслах. И мужик, который подвозил меня на машине, и встретившийся бурят говорили: «Не ходи через остров». Но вот я пошел, таков уж я — «корявый экстремист». Во имя Всевышнего. Я, действительно, уперся в такие мрачные дебри. После трех церемоний Шиве я был уже никакой, а тут еще: туман, облака, никаких ориентиров. В общем, на исходе сил заплутал, и попал в какую-то падь или чадь. Трижды на пути взывал к Всевышнему. От страха и бесси­лия сводило манипуру [21] Манипура — один из энергетических центров человека, хранилище его энергетических запасов и орган воли к действию, приблизительное место нахождения — солнечное сплетение. , тошнило. Но назад пути не было. Я знал, что на той стороне острова я должен быть, а вернуться назад — это остаться тем же.

20.06.2004. 3-й лунный день. Воскресенье.

Да, та сторона сильно отличается от этой. Та — зона обитателей турбаз — спокойное, тихое, грязное место. Там хорошо забываться. Ту сторону от этой разделяет непреодо­лимое препятствие: расстояние плюс непреодолимые места, причем, я понял, брать этот приступ надо на одном дыхании. Там нет промежуточных мест, удобных для ночевки. Не­проходимому бурелому не видно было конца, уже темнело. Молитву Всевышнему я стал повторять беспрерывно. Все вещи в рюкзаке были насквозь промокшие, поэтому рюк­зак был вдвое тяжелее. Задыхаясь от усталости, тяжести и непрерывной ожесточенной работы рук и ног, видя, что уже темнеет, я непрерывно на выдохе вслух призывал имя Всевышнего. И вот, наконец, попал в более-менее чистый от бурелома каньон. Я стал натыкаться на след, то чуть вид­невшейся, то исчезающей напрочь, тропинки. В моей душе что-то стало светиться титаническим, грандиозным светом. Я вдруг почувствовал того, кого призывал в единстве всех чувств и переживаний! Это было переживание Всевышнего, в котором слились все чаянья, устремления, чувства, мысли, как мелкие ручейки! Я вдруг реально почувствовал его ды­хание, казалось, что только слезы могли ответить адекват­но этому. Но слез не было. Было ощущение, что я реально и физически, и всяко-всяко разно подхожу к тому, к чему стремилась извечно моя душа, к тому, что я должен был из­начально осознать здесь, на земле, к источнику и цели. И Он ощущался как всепоглощающее дыхание доброты и уча­стия. Но не человеческого участия, его участие в этом мире невозможно ощутить. Оно возможно опосредованно. Это участие выглядело примерно так: «Ну, вот ты и прорвался ко мне! А теперь будь со мной всегда!»

Это свет его бытия, в котором надо еще понять как быть. Ибо бытие всех предыдущих существований, пережи­ваний, никаким местом даже не намекало на его величествен­ное бытие. И если я в какой-то мере привык частично быть человеком, сформировал свою духовную культуру, свой мир и живу в нем, ибо духовность иных культур и миров меня не вдохновила, то тут надо было оставить все, все-все, что вы­страдано, что достигалось громадными усилиями. В таких условиях, в которых я оказался на этом перевале, это было возможно, ибо все это здесь уже не имело значения, ибо с физическим концом этих адаптированных к земле форм духовности уже не нужно. Я просто понимал, что должно выжить, и бросал на это весь свой резерв до самого конца. В принципе, я приближался к Всевышнему, когда я бежал с Белухи во время крутого снегопада, но там я хотя бы знал в какую сторону идти, там было еще раннее утро, и просто замерзал в этих сугробах, и у меня не было сил продираться сквозь них. И после тотальной молитвы пробилось солнце сквозь тучи, и позже я увидел следы человека, и это меня быстро привело в себя. Но в сам момент молитвы в какое- то мгновенье я ощутил иерархию — лестницу Всевышнего, этот присутствующий восходящий свет. Но здесь я до сих пор не пойму, что сыграло роль. Да, я несколько часов на последнем пределе вслух призывал Всевышнего. Но его присутствие я ощутил как бы частью того места, в которое я прорвался. Чисто по-человечески оно было пугающим. Справа и слева — высокая гряда гор со скалами наверху и с полесьями внизу, круто нависающими над каньоном, и сам заросший, заваленный узкий каньон, на дне которого по­стоянно исчезающая, еле заметная тропинка. Но по этому каньону, было ощущение, разливалось чье-то величествен­ное дыхание, и чем дальше я продирался по нему, тем от­четливее было ощущение этого присутствия. Я молил Все­вышнего укрепить меня и направить меня верной тропой. И я шел как на автомате. И что-то меня повело на правую гряду вверх из каньона. Уже отчетливо ощущалось дыхание Байкала, да, именно оно было тем физическим отражением дыхания Всевышнего, именно по дыханию Байкала я ощу­щал это присутствие Всевышнего. Он как будто где-то там дальше восседал на своем величественном троне. Уже поч­ти стемнело, и вдруг тропинка вывела прямо на небольшую полянку, где стоял маленький домик со всеми удобствами снаружи. Вот это Всевышний, его забота еще и на физиче­ском плане! Это меня потрясло! Я зашел в домик. Там все аккуратно: печурка и иконка мученика Виктора на окошке, затянутом полиэтиленом. Во дворе скамейки со столиком, умывальник, место под кострище для приготовления пищи в виде камина у столика, и цветы, всякие разные красивые дикие цветы, которые тому берегу, увы, и не снились. Я еще не успел отойти от всего того ужаса моего безнадежного положения, но я уже очень явно ощущал присутствие Все­вышнего не только в своей далекой от Земли обители, но и здесь, именно здесь в конце этого каньона, где на берегу ве­личественно шумящего Байкала в прекрасных цветах стояли две беседки со столиками и скамейками. Эта поляна цветов находилась между двумя громадинами, которые завершали эту нескончаемую гряду гор, выходя в низком поклоне, спу­скаясь крутыми, почти обрывистыми берегами. Вот здесь и «жил» Всевышний. Но, чтобы его видеть, надо было всегда знать «как», и быть с ним. Стоило только в мыслях отвле­каться, как снова накатывал страх: а что дальше, а как я теперь отсюда выберусь?