Арсений Селецкий - Колдовство в Юго-Западной Руси в XVIII столетии

Но особенно в ходу были «приворотные» средства в любовных делах. Хотя подобные отношения двух полов содержатся большей частью в тайне и редко дают повод к искам, тем не менее и тут иногда происходили нескромные разоблачения, разбиравшиеся судебным порядком. Вытекали они то из чувства ревности или мести, то из суеверного страха, чтобы не приворожили к себе почему либо нежелательные люди. Мы уже упоминали выше про жалобу солдата Росковского в 1713 году на мещанку Марину Дубеняцкую, к которой понудила его жена из ревности к этой последней.

1749 года в Каменец-Подольском городском суде были сняты показания с парубка Андрея, обвиненного в незаконной связи с дворянкой Ружковской. Обвиненный подтвердил, что он действительно состоял в этой связи в продолжении нескольких лет, постоянно пытался уклониться от нее и раз десять убегал из дома Ружковской, но последняя против воли заставляла его возвращаться назад. После каждого подобного побега она прибегала к чародейству, весь ритуал которого, требовавшийся в данном случае, по поручению Ружковской выполнялся ее приближенной, кормилицей Евдокией. Последняя обыкновенно сперва потрясала плетнем, сыпала затем горячие уголья и совсем нагая обегала кругом дома; уголья пересыпались далее на собственную рубашку и прикрывались горшком. Если рубашка не загоралась – это было признаком возврата Андрея. Раз он, по его показанию, за нежелание вернуться во время одной из своих отлучек, поплатился за это тяжкою болезнью. [88]

В городе Каменце, в доме войта армянского. Павла Святовича, была задержана в 1716 году нищая Марина с каким-то подозрительным узелком, в котором заключалась горсть песка, куски костей и зуб, признанный почему-то за зуб мертвеца. Арестованная на суде показала, что найденные при ней предметы она хотела передать как талисман одной девушке, просившей доставить ей средство, способствующее выходу замуж. Магистрат находил, что действия подсудимой весьма подозрительны и постановил допросить ее еще под пыткой. [89]

В барском замке 1731 года разбиралось дело, возникшее между дворянами Гольчинским и Новосельским. Последний хвастал раз перед соседями, что если бы жена Гольчинского жила в одном с ним селе, то он наверное затеял бы с нею любовную связь, про которую муж и не узнал бы, так как он напоил бы его отваром чемерицы и другими снадобьями. Выпив такой состав, муж, по уверению Новосельского, теряет способность следить за поведением жены.

Это донеслось до Гольчинского и при встрече с Новосельским он нанес ему несколько ударов саблей, причинив ранения. По суду Гольчинский должен был лечить своего противника за свой счет, Новосельский же был приговорен к штрафу в 15 гривен за непристойную похвальбу… [90]

Прошлым веком заканчивается у нас существование колдовства официального т. е. мало-помалу оно теряет свой юридический смысл и процессы по этому поводу прекращаются. Не трудно заметить из приводимых нами процессов, что в отношении к ним заметна какая неустойчивость, колебание самих судий: на ряду с обычным почти порицанием предрассудков и веры в «бабьи» чары, встречается еще такой факт, как оправдание Комарницкого, хотя его можно назвать исключительным. Юрисдикция в отношении колдовства вступает в новую фазу, освобождаясь от средневековых взглядов на этот предмет. Статьи действующих еще в ту пору судебных кодексов, налагающие очень строгие наказания за чародейство, остаются большею частью мертвой буквой и применяются лишь в особых исключительных случаях; обыкновенно дело ограничивалось наложением церковной эпитимии, денежного штрафа, телесным наказанием. Судебные уложения городского устава полагали между прочим такое требование: «ренегат, отрекшийся от веры, должен быть сожжен. Та же казнь назначается и для чародеев». [91]

В дополнениях к кодексу Магдебургского права говорится то же самое еще с большей определенностью и полнотой. «Если бы оказалось, ‑ так гласит XIV ст., ‑ либо учил чародейству другое лицо, или угрожал кому либо колдовством, а потом приключилось бы действительно несчастье тому, против кого была произнесена угроза, равно если бы на кого либо пало подозрение в чародействе, вследствие его слов, обычаев, внешнего вида и других обстоятельств, свойственных колдунам, то, в силу установившейся молвы, такое лицо должно быть обвинено перед судом и если признаки чародейства окажутся на нем, оно должно подвергнуться пытке». Там же определяются и рамки допроса (ст. XXII): «во время пытки чернокнижника и чародея должно допрашивать обо всех обстоятельствах его преступления: какие он употреблял средства, каким образом и в какое время, какие при этом произносил слова, или совершал действия; затем следует допросить, у кого он учился чародейству, или каким образом усвоил его приемы, сколько раз прибегал к нему и какое бедствие и кому причинил.»

Жестокости инквизиции не мирились однако с духом мало-русского народа и она не привилась на чуждой ей почве. В подобных случаях руководились в судах более здравым смыслом и имели более трезвый взгляд на дело. Тут не определяли чародеев по их «внешнему виду и другим, свойственным колдунам, обстоятельствам», «сила установившейся молвы» не имела также значения и очень часто наказанию подвергались сами истцы, за нелепость своих обвинений и веру в предрассудки. Это обстоятельство, естественно, должно было уменьшать число подобных жалоб с каждым годом и отбить охоту обращаться к суду в делах о чародействе. Тем не менее чародейство не искоренилось, а приняло лишь более замкнутый, так сказать семейный характер, заняв тот укромный уголок народной жизни, где не могут уже влиять какие либо административные меры. Вера в колдовство сохранилась и по настоящую пору в форме различных суеверий, предрассудков и поверий, и к стыду нужно сознаться не в одной лишь темной народной массе черного люда! Дымкой густого тумана распростерлись эти поверья над широкой русской землей, пока луч дневного света не рассеет этого мрака и не наступит полное «просветление». Но пройдут еще десятки лет, пока перестанут выделяться «тяжелые дни», изгладится вера в привороты, влияние дурного глаза и встреча с зайцем, перебежавшим дорогу, перестанет считаться зловещей… На тружениках народного образования лежит высокая задача этого умственного и нравственного просветления массы, хотя с грустью нужно сказать, что многие из них сами не свободны от недуга предрассудков, от которого должны врачевать других!..

Арсений Селецкий.

1886 г., 30 января.

Винница, Подольск, губ.

<< 1 >> Труды этнографическо-статистической экспедиции в западно-русский край. Материалы и исследования, собр. П. И. Чубинским, т. I, в. 1, стр. 189 и 184. Спб. 1872 г.