Лев Колодный - Джуна. Тайна великой целительницы

– Почему меня не оформляют на работу?

– Что вы меня, как Королева, держите в тайне? Тогда дайте звание академика.

– Одна овца не может накормить вольчю стаю…

– Нервы не выдерживают, никакой жизни мне!

– Уйду в монастырь!

Вот такие страсти обуревали тогда Джуну.

Облегчало положение только то внимание, какое продолжали уделять новому делу профессор и доктор наук, с каждым днем все сильнее втягивающиеся в хлопоты, организационные дела. Измерять физические поля, заниматься прямым делом у них не оставалось ни минуты. Все время на моих глазах доктор наук проводил в бегах, переговорах. Он набирал сотрудников, обживал полученный в аренду подвал Института физиологии, предполагая здесь начать долгожданные опыты в конце года.

И в это же время, когда всего не хватало, когда ничего не было готово для экспериментов, профессору, доктору наук его друзья-физики, узнав, чем он собирается заниматься, говорили при встречах:

– Все это распутинщина!

В те дни я убедил физиков побывать в гостях у Джуны, чтобы посидеть, поговорить, пообщаться – ведь им предстояло вскоре быть сотрудниками…

В тот раз, как летом минувшего года, приняла Джуна физиков хорошо. Это была всего третья ее встреча с профессором. За столом я узнал, что при первой встрече Джуна, воздействуя на фотоумножители, вывела из строя два из них. Перед тем как сесть за стол, профессор, не то шутя, не то серьезно, попросил его подиагностировать. Хозяйка внимательно прошла пальцами по телу и нащупала как раз то самое место, где находился болевой очаг. Профессор, по его словам, почувствовал тепло от рук Джуны. До того дня он мне не раз говорил, что ничего не чувствует: ни тепла, ни холода, ни покалывания от ее рук.

– Чудеса в решете, – сказал профессор с удивлением, усаживаясь за стол.

– Да, но если я почувствовал тепло от рук Джуны, то и мои приборы должны это почувствовать! – выкликнул профессор.

На съемках фильма «Юность гения»

За столом он показал листок из блокнота, хранимый в записной книжке. На листке я увидел семизначные цифры – номера телефонов, а кроме того рисунок – кружок со вписанным треугольником. Эти цифры и знаки, оказалось, начертаны рукой Нинель Кулагиной в лаборатории Института радиотехники и электроники в ожидании задерживавшегося профессора. Когда он явился в лабораторию, Нинель дала на память этот листок, сказав, что номера и знаки увидела на расстоянии… Она даже проставила перед каждым номером буквы «д» и «р», что значило: телефон домашний или рабочий. Юрий Гуляев вынул из кармана пиджака блокнот, и оказалось, что номера телефонов, записанных Кулагиной, совпадают с теми номерами, что были на страницах книжки. В ней же были кружок и треугольник, только начертанные на разных страницах.

Нинель Кулагина на своем листке совместила их. Впрочем, на разных страницах книжки были записаны и номера телефонов профессора, а Нинель Кулагина совместила их на одном листке бумаги.

Как объяснить этот загадочный дар? Этого не знал, конечно, ни хозяин книжки, разработавший программу «Физические поля биологических объектов», ни режиссер, снявший фильм об Авиценне, ни я, пишущий о феноменах. Никто не знает.

А факт бесспорный.

– К этому мы неизвестно, когда и подступим, – честно признался профессор.

Вот за эти моменты искренности я готов был ему простить все колебания, даже ссылки на фокусника в тот день, когда стоял он один на один против возбужденной толпы физиков в ФИАНе, где, по-видимому, по сей день относят телекинез к выдумкам легковерных журналистов.

Я не стал бы так подробно вспоминать ту встречу, если бы она не была деловой. Физики попросили Джуну помочь им получить помещение лаборатории, поскольку их усилий и моих оказалось мало. И еще: физики пригласили ее посетить подвал Института физиологии, где завершалась установка аппаратуры, на которой ей требовалось доказать свое физическое воздействие на биологические объекты.

И мне физики пошли навстречу. Посетили, как давно обещали, редакцию «Комсомольской правды», рассказали о своей работе, узнал я тогда, что, экспериментируя с Нинель Кулагиной, приглашали они в лабораторию знаменитого иллюзиониста Акопяна-отца. К его консультации в таких случаях, как известно, обращались не раз. Увидев, что делает испытуемая, Акопян-отец признался, что смотрел все с интересом, но как она все делает – не знает. А она на его глазах рассеивала луч лазера, естественно, не прикасаясь к нему. И еще профессор заявил в редакции, что не согласен с академиком Зельдовичем, который утверждает, что раз науке известны все физические поля, то и Джуну в Академии наук изучать незачем.

– В науке нет авторитетов, – горячо и с пафосом говорил профессор, – если бы они были непререкаемы, то наука бы умерла.

Обо всех наших визитах, хождениях, поездках по Москве Джуна хорошо знала. Но ей хотелось все получить сразу: и лабораторию, и работу, и публикацию. Но ничего пока реального не было; одни разговоры и обещания. Поэтому не проходило дня, чтобы она не начинала бурно фонтанировать, извергая потоки слов:

– Нужно сделать такой эксперимент, чтобы мир гремел!

– У них души нет!

– Еще десять лет пройдет, а научной подоплеки не будет, ничего ученые не откроют, ничего они не знают!

– Мне государство доверяет, я люблю свою родину, а ученые не доверяют, не хотят работать! Они – враги народа.

И наконец:

– Я умираю!

Впрочем, выглядела Джуна всегда при этих вспышках великолепно: глаза горят огнями, руки как крылья. И вся – как фурия.

– Я должна войти в таблицу Менделеева!

Не знаю как в таблицу Менделеева, но в историю науки она входила. Ее энергия передавалась всем, кому следовало разобраться с феноменом по имени Джуна.

После посещения редакции у меня начались новые заботы. Редакция решила, что нужно подготовить для печати беседу с «профессором Ю. Васильевым», обобщенным образом двух физиков – Юрия Гуляева и Эдуарда Годика. А к тексту беседы добавить имевшиеся «отзывы» академиков. Что я и сделал, отнеся текст в подвал института, чтобы там его отредактировали.

Просторный подвал заполняло все больше импортных приборов. И людей. В углу у окна расположился стол руководителя лаборатории. За этим столом иногда появлялся доктор наук. За этим столом он прочел мою «беседу». Затем начал править. Потом редактировал этот же текст профессор. Прошло еще несколько дней. Отредактированный материал показали наверху – самому директору Института радиотехники и электроники.

Вот этот выстраданный текст, который набрали в типографии летом.