Бхагван Раджниш - Вечное Дао. Беседы о «Дао Де Цзин» т. 3

Когда дыхание изменится вместе с осознанием, вы внезапно почувствуете, что вас окружает тонкая тишина.

Вместе с переменой дыхания меняется все ваше витальное тело — вы чувствуете себя более живым, более интенсивно живым. Что бы вы ни делали, в этом будет больше тотальности. Если вы едите, вы будете есть более тотально, в уме будет вертеться меньше мыслей. Если вы ходите, дыша сознательно, вы увидите, что ум более центрирован, нет внутренней болтовни. И тогда вы сможете видеть более ясно. Дыша сознательно, вы более интенсивно будете видеть красоту цветов — в них будет больше красок, чем обычно... как будто вам ввели ЛСД — вы будете видеть деревья более зелеными, и вы увидите, что каждое дерево зелено по-своему: есть тысячи видов зелени, просто вы видите только одно зеленое — потому что вы вообще не видите; иначе, каждое дерево имеет собственный оттенок зеленого, и у каждого листа есть собственное существо.

Чем более вы осознанны, тем прекраснее будет жизнь. Это космический танец, космическая симфония; но вы будете созвучны ей лишь тогда, когда ваше существо будет находиться в этой симфонии — это естественно! Но помните: становитесь осознанными очень медленно и постепенно, не форсируйте концентрацию на дыхании. Есть две разные вещи: вы можете форсировать концентрацию, и тогда то, что я говорил, не случится; наоборот, вы будете чувствовать себя истощенным. Если вы концентрируетесь на дыхании, это означает, что вы заставляете себя дышать, вы сужаете свое сознание и смотрите на свое дыхание — вы будете в напряжении. Тогда вы не сможете увидеть цветы, солнце, небо, песок и море — нет, потому что, когда вы видите их, вы забудете о своей концентрации...

Концентрация не есть осознанность. Осознанность — нечто совершенно другое: вы просто осознаете без всяких усилий. Если вы забываете, это тоже нормально — забывайте. Не чувствуйте себя виноватыми. Когда вы вспомните — снова посмотрите. Нужна расслабленная осознанность, иначе в дыхании может возникнуть такое напряжение, что оно может оказаться роковым — оно может быть опасным для тела, вы создадите себе много болезней.

Итак — не концентрация, а простая алертность; она дает действительно совершенно другое качество. Вы будете чувствовать огромную благодать, покой, гармонию.

Недавно вы сказали, что для того, чтобы достичь просветления, нужно сначала пройти через тотальное разочарование, когда человек полностью теряет надежду. Но разве можно потерять надежду, если ты знаешь, что Мастер помогает тебе своим присутствием?

Не волнуйтесь об этом. Я подумаю над этим, когда вы полностью разочаруетесь.

Лао-цзы кажется самым правдивым человеком; а Георгий Гурджиев раскрашивал воробьев и продавал их как канареек. Лао-цзы говорит: ничего не делай, и достигнешь; Гурджиев говорит: только сверхчеловеческие усилия могут помочь. Одинакова ли по величию реализация Гурджиева с реализацией Лао-цзы? Как вы объясняете их различие?

Да, степеней просветления не существует; оно либо есть, либо его нет. И Лао-цзы, и Гурджиев — просветленные, и никаких степеней не существует; никто из них не более просветленный, ни менее просветленный. Но их работа отличается; их время отличается, эпохи, в которых они жили, отличаются; люди, с которыми им приходилось иметь дело, и их ученики — различны.

Лао-цзы жил в очень примитивном мире. Люди были очень просты, смиренны, они не были напряженными, никуда не спешили — фактически, у них не было ощущения времени, они были более естественны. Гурджиев жил в совершенно противоположное время. Лао-цзы жил на Востоке, Гурджиев жил на Западе и в двадцатом веке — самом безумном веке; почти каждый человек — невротик.

Гурджиеву приходилось изобретать разные вещи для разных людей. Людей такого типа во времена Лао-цзы просто не существовало. Может быть, очень редко, в виде исключения, он и сталкивался с такими людьми, но теперь это стало правилом; а человек, который был правилом во времена Лао-цзы, сегодня — исключение. Все изменилось.

«Лао-цзы кажется самым правдивым человеком» — так и есть. А Гурджиев не кажется вам таким правдивым; он так же правдив, как Лао-цзы, но он сострадателен, он милосерден, и если ему нужно солгать, чтобы помочь вам, он лжет. А вы — такие лжецы, что Лао-цзы не слишком поможет вам. Даже Гурджиеву трудно помочь вам, а он представляет абсолютно верный тип человека для Запада.

Лао-цзы не будет привлекательным для вас, во-первых, потому, что он слишком прост и невинен. На самом деле, если бы он родился в двадцатом веке, его бы назвали идиотом. Даже в те далекие дни многие люди считали его идиотом. Он сам говорил: «Все остальные кажутся умными-преумными, только я глуп», — а это было двадцать пять веков назад. Теперь всякий счел бы его идиотом, и этим дело бы не ограничилось: если бы он родился на Западе, его повели бы к психоаналитику и заставили лечиться, чтобы привести в норму.

Они проделали это в отношении многих других людей. Многие люди в западных психиатрических лечебницах вовсе не безумны — они просто очень невинные люди; но они не могут быть лжецами, они не могут соответствовать этому лживому веку — в этом их единственная проблема. Гурджиев был самым подходящим человеком, ему было очень легко врать. Но его ложь была нужна, чтобы помочь вам. Вам нужна ложь.

Гурджиев говорит: нужны сверхчеловеческие усилия; а Лао-цзы говорит: никаких усилий. Когда вы совершаете сверхчеловеческие усилия, вы приходите в точку, где Лао-цзы становится для вас непосредственно важным. Только пройдя через Гурджиева, вы сможете отбросить все усилия.

Сейчас непосредственный контакт с Лао-цзы невозможен. На самом деле, вы так умны и хитры, что, если вы слушаете и читаете Лао-цзы, вы, скорее всего, не сможете отбросить усилие; скорее, вы приучитесь быть ленивыми. Я вижу здесь таких людей — когда я начал говорить о Лао-цзы, они стали задавать вопросы, «правильные» вопросы: «Тогда как насчет работы, которую нам приходится делать в ашраме? Следует ли нам прекратить работать?» Они хотят перестать работать.

Это не значит, что они не поняли — если бы они поняли, они не стали бы спрашивать об этом. Лао-цзы не говорит: перестаньте работать; он говорит: перестаньте совершать усилия. Делайте, не совершая усилий, делайте естественно. Он не помогает вам стать ленивыми, он не говорит: «Просто ложись и ничего не делай», — даже это было бы хорошо, если бы вы не ждали, когда другие придут накормить вас — даже это хорошо; но вы смотрите по сторонам — идут ли к вам люди, чтобы отдать вам почести как великому парамахансе , великому реализованному? Вы станете ленивы.

Гурджиев совершенно прав; он говорит: совершайте сверхчеловеческие усилия; он заставляет людей делать усилие. Он приводит их к такой точке, откуда идти уже некуда. Тогда усилие отпадает само собой — вы не можете отбросить его, вы цеплялись к нему так...