Вольф Мессинг - Я – пророк без Отечества. Личный дневник телепата Сталина

– И вправду. Минуты четыре, не больше, но… Чувствуете, что отдохнули?

Мелькерсен поерзал и вдруг улыбнулся.

– А ведь верно! Будто выспался наконец. А то эти вахты… Да! Так вы как, узнали чего?

– Вы вспомнили, капитан. Некоего португальца, то ли Вельо, то ли Вельго…

– А-а! Как же, как же… Наш штурман прозвал его сеньором Зазнайкой. Хотя… Знаете, на публике этот Вельго появлялся редко, даже обед ему в каюту носили. Не понимаю, чего ему особенно зазнаваться, хотя Вельго и барон. Кстати, он сосед графини Стадницкой.

– Ах сосед…

Тут у меня словно сверкнуло что – разрозненные факты, никак не желавшие совмещаться, вдруг совпали, все и сразу, как зубцы у шестеренок.

Мне вспомнилось, какие тонкие переборки отделяли каюты – стоя во временном прибежище графини, я прекрасно слышал голоса соседей. Слов было не разобрать, но если приложить ухо к переборке…

– Мне кажется, – медленно проговорил я, – я знаю, кто убил графиню.

– Кто?! – выдохнул капитан.

– Надо бы нам собраться у барона Вельго…

– А он пустит нас?

– А мы его убедительно попросим!

И вот я с капитаном, прихватив Леона, Кати и Жослена, явились к барону.

На мой настойчивый стук Вельго долго не открывал, но вот дверь отворилась, и в коридор выглянул мужчина лет шестидесяти, с клочкастой бородкой, с мешками под глазами. Лицо у него было угрюмым, неся на себе явные признаки попойки.

Болезненно поморщившись, барон процедил:

– С кем имею честь?

Я напряг волю, посылом приводя Вельго в нужное мне состояние. Это было непросто – барон был из тех людей, что плохо поддаются внушению. Однако, ослабленный выпивкой, бессонной ночью и переживаниями, Вельго поддался.

– Проходите…

Пошатываясь, шаркая остроносыми тапками-кавушами, кутаясь в мятый халат, барон прошествовал в каюту и рухнул в мякоть кресла, тут же наливая себе коньяка в стакан.

Не морщась, выпил, выдохнул и утер тыльной стороной ладони вялый рот.

Приглашенные мной зашли и расселись, занимая диван и стулья. Бледная Кати испуганно жалась в уголку, а Жослен, мятый и мрачный, нахохлился, сверля взглядом барона. Леон не скрывал своего живейшего интереса, а капитан все прямил спину.

– Господин Вельго, – начал я официальным голосом, – вы обвиняетесь в убийстве графини Стадницкой!

Барон не вздрогнул даже, кивнул только и снова потянулся за бутылкой.

– Ох! – вырвалось у горничной.

– Ах, ты… – начал Жослен, привставая, и снова упал на жалобно скрипнувший стул.

– Но… как? – удивился Мелькерсен.

– Да, да! – живо поддержал его Кобак. – Как?

– Очень просто, – сказал я. – Проживая за стенкой, господин барон хорошо слышал, кто приходил к графине и когда. А услыхав однажды от самой госпожи Стадницкой, что она принимает снотворное зелье, настоянное чуть ли не колдунами из племени бороро, господин Вельго понял, как именно совершить убийство…

Барон помотал головой.

– Вот тут вы ошиблись, господин детектив, – глумливо усмехнулся он. – О настойке я знал давно.

– Ну, я тоже не всеведущ. Узнав все, что было нужно, вы похитили ключ у господина Вальдеса и в тот же вечер совершили задуманное: дождавшись, пока горничная принесет чай и покинет каюту, вы проникли туда сами и опорожнили пузырек со снотворным едва ли не наполовину. Вышли, закрыли дверь, вернулись к себе и стали ждать.

– Да, – выговорил Вельго, изрядно отхлебнув, – я даже чересчур долго дожидался. Вошел, значит, закрыл дверь за собой и тут слышу, как в дверь стучит этот альфонс – больше-то некому. Я еле успел снять кулон и уйти, как он опять прибежал.

– Так, значит, вы признаетесь в содеянном? – грозно спросил капитан.

Вельго пожал плечами:

– Признаюсь… Да, я убийца.

– И вор! – веско добавил Жослен.

– О нет! – пьяно захихикал барон. – Графиня, должно быть, рассказывала о том, что рубин ей подарил мужчина, безумно в нее влюбленный? Так вот, мужчиной этим был я! Только ничего я Ирине не дарил, она сама, сбегая из Петрограда, «прихватила» кулон и прочие цацки. И я вовсе не случайно оказался в соседней каюте – сам нарочно все устроил. Мне нужно было наказать эту вертихвостку, сдавшую меня ЧК! Что, вздыхала небось, повествуя о моем расстреле? Ошиблась Ирка! Бежал я из чекистских подвалов. Ужель кавалергарду не справиться с «ревматом»? Не в курсе, кто такие ревматы? Это р-революционные матросы. Революционные м-мужеложцы…

Я покачал головой.

– Не знаю, что у вас и между вами было в прошлом, – сказал я серьезно. – И не буду касаться «Яхонта», это пустяки. Главное в том, что вы убили женщину, пускай даже и не лучших нравственных правил.

– Это да… – вздохнул барон и печально покачал головой. – Я хотел этого, и вот, исполнил желание. А радости нет… Преступление и наказание! Да-с…

Допив коньяк, он встряхнулся. С трудом поднявшись, Вельго добрался до комода, цепляясь за стулья, за стол. Покачиваясь, он держался одной рукой за выдвинутый ящик, а другой рылся в несессере. На солнце блеснула стеклянная ампула.

Не раздумывая, не выгадывая лишних минут, барон сунул ампулу в рот.

Я понимал, в чем дело, но продолжал сидеть. Жослен метнулся было, но даже не оторвал седалища от сиденья.

– Прощайте, господа, – невнятно сказал Вельго и раскусил ампулу.

Хрустнуло стекло, и барон мягко повалился на ковер, раскидывая руки. Я уловил слабый запашок миндаля.

– Цианистый калий… – пробормотал Леон.

Горничная охнула, а Жослен будто оплыл на стуле, сгорбился.

– Voila, – заключил капитан.

Спасибо Леону, он все устроил, и у меня никаких проблем с бразильской полицией не возникло. Напротив, мою версию дружно признали, и стала она официальной. Аминь.

В Рио-де-Жанейро стояла зима – плюс 25.

Я был в полном восторге: зеленые пальмы, голубое море! Золотистые пляжи Копакобаны!

Богатые дома с зеркальными окнами, обилие негров и мулатов, сверкавших белозубыми улыбками, а на склонах – россыпи лачуг, будто и в самом деле просыпан мусор.

Там царят нищета и разврат, а любой чужак рискует лишиться не только бумажника и одежды, но и самой жизни.

Ну, пока я, подвернув штанины, бродил по пляжу, Леон развернул бурную деятельность. Уже на следующий день состоялись мои первые выступления, а неделю спустя мы с Кобаком вылетели в Манаус, столицу Амазонии.

Причем полет шестиместного «Юнкерса» был оплачен тамошними воротилами.

Амазонские плантаторы, озолотившиеся на продаже каучука, выстроили в Манаусе огромный оперный театр, пустили по улицам трамваи – знай наших!

Правда, каучуковая лихорадка сошла на нет, множество людей разорилось, однако, видимо, деньги еще не кончились.

На полпути к Манаусу самолет сделал посадку на крошечном поле посреди сельвы, как здесь называют джунгли. Пока летчики катили бочки с бензином и перекачивали его в баки, из зарослей показались трое настоящих индейцев – голые, в одних повязках, с перьями в волосах, они казались неотторгаемой частью леса.