Вольф Мессинг - Я – пророк без Отечества. Личный дневник телепата Сталина

Что касается чтения мыслей, то скажу прямо: у меня нет никакого желания чувствовать себя уникумом.

Считаю, что едва ли не большинство людей способно «брать» чужие мысли, просто не все одинаково развили в себе это умение. Далеко не все могут играть на скрипке, и лишь единицы достигают в этом виртуозного мастерства.

Я ведь тоже далеко не сразу научился разбирать чужие мысли – это сложно. Мысли человека наслаиваются друг на друга, сливаются, перемежаются цветовыми пятнами, полосами (похоже на помехи зрению, создаваемые старой, затертой кинопленкой).

И выделить в этой мешанине прерывистый, извилистый «поток сознания» весьма непросто. Мне это удается лишь потому, что я хороший «скрипач».

Еще летом, когда я гастролировал в Париже, то свел знакомство с Эженом Ости, директором Парижского метапсихологического института. Месье Ости с таким жаром зазывал меня к себе, что я просто не мог ему отказать, пообещав, что приеду осенью.

Долго уговаривать Леона не пришлось, мой импресарио питает слабость к Большим бульварам, поэтому в самом начале сентября я уже покидал купе на Гар-дю-Нор [21].

Месье Ости встретил меня и подвез к отелю на потрепанном «Ситроене». Пока Кобак устраивал свои делишки (имевшие некоторое отношение и к моим делишкам), я отправился в лабораторию института, легко поддавшись уговорам директора.

В лаборатории нас уже ждали: сын профессора Марсель и двое помощников – Дюваль и Дюбуа.

«Моя главная цель, – рассказывал Ости, бурно жестикулируя, чем напоминал итальянца, – обнаружить ту невидимую субстанцию, которая излучается человеком во время гипноза или телепатии. Я называю ее психодинамическим или психофизическим полем. Никто в мире понятия не имеет, что именно вырабатывает энергия мозга, однако верить в то, будто бы гипнотизер способен вам внушить что угодно, всего лишь произнося слова и делая пассы, означало бы признать реальностью колдовство и заклинания. Я, однако, материалист и считаю, что все метапсихологические – или паранормальные – способности человека имеют под собою определенную физическую основу. «Разоблачить» ее – вот моя задача! Я часто сравниваю наш мозг с сердечником, вырабатывающим электромагнитное поле, стоит подключить к нему ток. Немножко изменив схему, мы превращаем наш сердечник в примитивный радиопередатчик – не так ли действует и наш мозг? Получается, что все мы – передатчики и шлем вокруг себя волны биосвязи, но лишь такие, как вы, господин Мессинг, способны принимать излученные нами мысли. А что касается гипноза… Вы знаете, господин Мессинг, я однажды наблюдал за радиоуправляемой игрушкой – это был автомобильчик. Я следил за ним, как завороженный, и думал: вот она, модель гипноза! Человек, одаренный силой внушения, не просто принимает чьи-то мысли, а направляет вовне свои собственные, направляет свою волю, свой приказ, подавляя более слабый мозг, подчиняя его себе!

Как в этом разобраться, я не знаю – у нас нет аппаратов, способных улавливать мысль… Нет, не так я сказал. Что такое мысль? Это череда, допустим, слабых электросигналов, которые снуют между серыми клеточками мозга. Те же сигналы излучаются вовне, как азбука Морзе, переданная с помощью радиоволн. И тут вся загадка в том, что за поле задействовано в передаче мыслей? Как его «поймать»? Будем пытаться, хотя я не уверен, что у нас получится… Начнем?»

«Начнем!» – бодро ответил я. И мы начали.

В наших опытах в качестве контроля для регистрации невидимой субстанции (психодинамического или психофизического поля), которая якобы излучается человеком, использовались инфракрасные лучи. В схему был включен гальванометр, присоединенный к прибору, трансформирующему инфракрасные лучи в электрический ток.

Суть эксперимента заключалась в том, что я, сидя спиной к столу, на котором лежал носовой платок, силой мысли сдвигал его на край стола и сбрасывал на пол. Во время сеанса, проводившегося в темноте, в ультрафиолетовых невидимых лучах производилось фотографирование.

Снимки подтверждали: я с места не сходил, руками не действовал, а платок тем не менее сдвигался.

На многочисленных электрограммах, регистрировавших сигнал от гальванометра, фиксировалось прохождение (вблизи от установленного на столе предмета) инфракрасного луча.

Когда пучок инфракрасных лучей, направленный на объект, пересекался с тянущейся к тому же объекту невидимой субстанцией, кривая на электрограмме делала резкий изгиб в виде двойного зубца.

Это могло означать, что невидимая субстанция частично поглощает инфракрасные лучи. Таким образом, явилась возможность по объективным электрографическим данным следить за поведением той самой субстанции, и эти данные совпадали с моими словесными показаниями о ее перемещениях в пространстве, вернее, о ее воздействии на объект.

Месье Ости очень радовался, когда сделал такое открытие. Он был очень возбужден, но на другой день его вновь настигло уныние.

«Вы такой один, господин Мессинг, – вздыхал профессор. – Вполне может случиться, что мое открытие вовсе не является таковым, поскольку касается лишь вас одного. А повторить опыт с кем-то другим я просто не в состоянии – других-то нет!»

После двухчасового перерыва часть опытов была повторена. При этом я подвергался длительному воздействию гостя института – ламы Норбу Римпоче, настоятеля буддистского монастыря, что в Тибете.

Около часа его высокопреподобие ходил вокруг, осеняя меня руками, касаясь пальцами моей головы и бормоча странные молитвы, которые буддисты зовут мантрами.

По уверениям ламы, тем самым мои душа и разум «выйдут за пределы черепа, объемля вселенную и познавая семь счастливых драгоценностей…».

От ламы исходила большая психическая сила, и я видел, как Норбу Римпоче кивал одобрительно, шаря в воздухе вокруг моей головы и бормоча, как перевел толмач: «Очень хорошая аура, светлая…»

Пара музыкантов, прибывших с ламой, молчаливых и диковатых, сидели в углу, прямо на ковре, и тихонько наигрывали – один на дудке и крошечном барабанчике, а другой меланхолично ударял маленькими металлическими тарелочками, звон которых не гас целыми минутами.

С жаровни – еще одного инструмента ламы – тянуло ароматным дымком, и я, постепенно цепенея, впал в транс. Может, то состояние, которое я испытывал, будет неверно называть трансом, но других слов не подберу.

Я и был и не был одновременно, ощущая очень странное, скорее неприятное чувство нервного взрыва. Я будто бы покинул телесную оболочку и моя душа заполнила весь мир – я видел свое тело, бритоголовых музыкантов в оранжевых накидках, сухонького ламу в смешной шапке с гребнем, профессора Ости.