Дарья Сивашенкова - Вот Иуда, предающий Меня. Мотивы и смыслы евангельской драмы

«[Иуда] сам себя лишает жизни, тогда как надлежало ему плакать и умолять Преданного» [68].

Будьте реалистами, требуйте невозможного!

КУДАему идти-то было, чтобы плакать и умолять Преданного ?! Какую картинку держат в голове такие толкователи и как она соотносится с реальностью? Вряд ли к арестованному Христу, Который находился то у первосвященников, то у Пилата, то у Ирода, так запросто пускали посетителей. Единственная возможность подойти к Иисусу — отправиться на Голгофу. Но в эти часы еще не принято решение о казни, и Иуда просто не знает, где, как, когда все произойдет. Да и что произойдет вообще.

Те, кто упрекают Иуду несотворенным покаянием, то есть не-обращением к Богу, не-дерзанием на милость Христа и так далее, упускают из виду, что Искариот, в отличие от упрекающих, Евангелие не читал и катехизис не изучал. Он понятия не имеет, чем закончится эта история, для него очевидно только происходящее: Христа арестовали его милостью и вот-вот казнят, но где и как — он не знает! Он не знает, что Иисус на третий день воскреснет — и в этом незнании ничуть не отличается от остальных апостолов. Он не знает, что распятие и Воскресение спасет людей от гибели, он не знает, что Крест — это победа, а не поражение. Короче говоря, не подкован он в вопросах догматического богословия.

Да даже если бы знал — неужели пошел бы на Голгофу прощение выпрашивать? С руками по локоть в Его крови? На глаза Христу после Гефсимании показаться? Самому на Него глаза поднять, обратиться к Нему? И с чем? Вот с этим?

«Я Тебя предал на смерть. Тебя били, Тебя терзали, на кресте распяли, Ты жестоко умираешь из-за меня. Но Ты уж найди минутку в Своих страданиях и прости меня, спаси от мук совести, чтобы мне полегче было. Мои страдания ничто по сравнению с Твоими, на кресте Ты, а не я, но я все равно буду выпрашивать у Тебя поблажку и помилование, чтобы мое страдание кончилось раньше Твоего. Вместо того, чтобы хотя бы без уверток принять заслуженную кару».

Для этого нужно быть или полным эгоистом и циником, или… ну, или абсолютно святым, причем святым уже по высоким христианским канонам. Понимающим: любовь Христа настолько велика, что готова покрыть и такой грех ради спасения человека, что Ему и на кресте радостно было бы принять покаяние и простить.

Если бы Иуда это понял — может быть, он и пошел бы ко Кресту. Уже не ради себя, но чтобы облегчить боль Спасителя. Пришел и упал бы к подножию: я раскаиваюсь, просто знай, что я раскаиваюсь… Да, Он с радостью принял бы его покаяние; но… Искариоту откуда это знать? Он что, святой?

Кстати, Петр ко Кресту тоже не пошел, хотя в его случае это было бы более оправданно: своим появлением там он мог бы засвидетельствовать, что все-таки знает этого Человека. В его случае достаточно было молча туда прийти, встать рядом — и отречение было бы перечеркнуто. Но он не приходит, и в вину это ему никто не ставит. В чем, кстати, вообще состоит его покаяние до встречи с воскресшим Христом? Только в том, что плакал после отречения? Но еще раз подчеркну: вина Петра несравнимо меньше, качественно иная; он может плакать и просить о милости, он не желал Христу никакого зла.

А Иуде туда зачем идти? Чтобы с окровавленных губ услышать «прощаю»? Да ему это прощение хуже удавки будет. Он ведь не знает, что Христос воскреснет, ему с этим жить!..

Разве что действительно идти и молить о смерти: позволь мне сдохнуть прямо здесь, у Твоих ног.

Потому что после Гефсимании, когда Христос уже предан Иудою в руки убийц, единственным следствием его греха является смерть, и можно только выбирать, какая именно.

Если бы он пошел ко Кресту — просить Христа не о спасении для себя, не о прощении, но о смерти вместо Него или вместе с Ним, — то имел бы шанс получить благодатную мученическую кончину.

Мученическая кровь смыла бы с него грех предательства, явным образом явила бы их примирение со Христом, спасла его душу; у нас было бы одним апостолом и одной поразительной историей покаяния больше — и вот этим текстом меньше. Я считаю, отличный размен.

Но Иуда слишком рано приходит в себя, чтобы пойти к месту казни. Христа только-только отвели к Пилату, что там дальше будет — еще никому не ясно, а жить все невыносимее с каждой минутой. Он просто не сможет спокойно дождаться казни, рехнется раньше. Да и опять же, терпеливо ждать, чтобы пойти ко Кресту, пусть даже ища мученической смерти, — это слишком эгоистичный расчет.

Не может он никуда пойти после Гефсимании. И покаяться тоже не может.

«…Только обратись к Нему с плачем и тотчас преклонишь Его на милость к тебе» [69].

Если понимать под покаянием не только метанойю, перемену ума к совершенному греху — этого у Искариота довольно, — но и слезную мольбу к Богу о милости и помощи, то да, надо признать: Иуда не покаялся.

«…Нет невозможности раскаяться и к Богу обратиться даже и дошедшему до последнего предела зла» [70].

Вот ловушка: раскаяться ты можешь, а к Богу в таком положении не обратишься. Христос тебе предельно нужен — и предельно недостижим. Хорошо, ты почему-то вынырнул с той глубины, на которую утопил себя, хотя это казалось невозможным, — но тщетно, потому что ты не можешь вдохнуть воздух и все равно задыхаешься даже на поверхности. И от этого еще страшнее и безнадежнее: вот небо, вот жизнь, но ни глотка воздуха не войдет в твои легкие, ты умрешь .

Да, по сравнению с тем, что было в Гефсимании, на рассвете Иуда «воскресает». Но это ничего для него не меняет: воскресение его не в жизнь, а в смерть. Он не может обратиться с мольбой к живому Христу, а без этого раскаяние его не спасительно.

Если бы не была пройдена крайняя точка — сознательного убийства Сына Божьего, предельного богохульства, — то покаяние было бы возможно.

Но невозможно просить за себя Того, Кого ты убил, и плакать о себе Богу, убив Бога.

Если только Сам Господь не протянет тебе руки, желая твоего спасения вопреки всему и ободряя тебя раньше, чем осмелишься попросить. Прощая раньше, чем ты рот откроешь, если уж без обиняков. Помнишь тот протянутый кусок хлеба?

Помнишь, как ты его выкинул?

Этот путь для тебя закрыт с тех пор, как ты вышел прочь из Сионской горницы: нет у вас возможности личной встречи, не может Иисус тебя обнять, а ты — разрыдаться у Него на плече.

Скажем мягко: упустилты эту возможность.

У них больше нетвозможности поговорить вдвоем. У Иисуса нетвозможности донести до Своего ученика, что и в таком грехе Он его любит, прощает и считает Своим. Он не имеет возможности восстановить его после такого падения, а больше это сделать некому.