Игумения Евпраксия Инбер - Дарим тебе дыхание: Рассказы о жизни рядом со старцем Наумом

А вскоре стали обновляться фрески. Первой это увидела матушка Иулиания: «Смотри, — сказала она мне, — у этого святителя появился зеленый рукав». Зеленый рукав принадлежал святителю Ионе, память которого совершается как раз 28 июня. Через месяц почти все оставшиеся в соборе фрески обновились.

Однажды приехали московские архитекторы: «Кто вам так замечательно фрески отреставрировал?» Мы рассказали, как все было; они, конечно, нам не поверили и прислали своего специалиста, но никаких признаков реставрации он не нашел.

Прошел год, и все в монастыре совершенно изменилось. Собрались новые сестры, для них построили дом, а главное — мы начали служить Литургию в древнем соборе ежедневно от Вознесения до Покрова, и совсем другое осознание жизни пришло: нас привили к древнему стволу, и веточка прижилась.

А недавно у нас на Орше поставили деревянную Никольскую часовню, напротив монастыря, посередине реки, — Николы на водах. Наши друзья часто приплывали к нам на катере, и им приходилось каждый раз прыгать в воду, чтобы вытянуть катер на берег. В конце концов это им надоело, и они решили построить пристань, настоящую пристань, на сваях, похожую на половину моста, — до середины Орши. «Давайте в конце пристани сделаем беседку», — предложили они нам. «А зачем нам беседка? Лучше часовню». Мы даже не успели ничего понять, как все уже было построено. Так быстро у нас еще ничего не появлялось. Стоишь на этой пристани — и кажется, что плывешь на корабле, пятнадцати минут достаточно, чтобы восстановиться после любых неприятностей. Я так и назвала эту пристань — реанимация. Мало того, новая пристань примирила меня с этой черной речкой, и монастырь наш как бы расширился, распространился в сторону реки, и река стала монастырской.

Никольскую часовню украсили настоящим золотым куполом, поставили крест, и леса были сняты как раз утром того дня, когда в монастырь пришел Крестный ход, — десятый по счету Крестный ход с истока Волги, который каждый год прибывает в наш монастырь с какой-нибудь святыней. И Почаевская икона у нас побывала, и чудотворная Федоровская из Костромы, и святитель Николай из Бари, и преподобный Нил Столобенский. А на этот раз Крестный ход приплыл к нам с частицей святых мощей мученицы Татианы. И только в тот момент, когда корабль пришвартовался к нашей новой пристани и удивленные батюшки понесли в обитель ковчег с мощами, я поняла, почему появилась в монастыре эта пристань и эта деревянная часовня на пристани — именно на том месте, где стояли тогда по грудь в воде омские девочки и искали Татьяну.

А Татьяна уже уплывала в вечность.

В конце концов всем старикам в области раздали по целлофановому пакету с лекарствами. В каждом пакете была упаковка анальгина, флакон с зеленкой и еще какое-то добро, незаменимое в любой домашней аптечке. Призрак нищеты.

Почему-то эти выборы меня впервые в жизни заинтересовали. То ли старше стала, то ли все вокруг уже дошло до такого края, что еще немного, и все. В общем-то, так и получилось. Теперь уже не осталось ничего, кроме Церкви, ни заводов — газет — пароходов, ни их владельцев, — впрочем, нет, с газетами как раз все в порядке. С «землей — крестьянам» тоже ничего не вышло, все продали за гроши кому попало. Хорошо, что до этого не дожил мой отец, — он пять лет воевал за эту землю. Деревни больше нет. Старики вымерли, молодые ушли в охранники или спились. Остались дачные поселки, где никто по-настоящему не работает на земле. Коров тоже нет. Никого нет. Сено теперь не косят, а жгут на корню, заодно сгорает все, что попадется огню на пути — машины, дома, леса. Наверное, это полная разруха. Так что скоро и еды не будет — откуда она возьмется? Разве что из Китая? Лягушки, наверное. И корейская, политая дерьмом, капуста.

Тогда еще в стране что-то оставалось, но интуитивно мы чувствовали — сейчас все покатится лавиной. Вот в таком настроении мы и ехали на Оршу через неделю после престольного праздника наших монастырей, как обычно, из монастыря в монастырь. Однажды нашего водителя остановил гаишник: «Ты откуда?» — «Из монастыря». — «А куда?» — «В монастырь». Вот так и мы. Я бы никогда и не стала интересоваться этим безсмысленным процессом, если бы наш монастырь не стал тогда объектом пристального внимания всех кандидатов на власть в области. Один из них даже пообещал нам тогда иконостас, но потом, конечно, ни разу об этом не вспомнил. Они приезжали с предупреждением и без предупреждения, с подарками и без подарков, с телекамерами и «инкогнито в дрезине» (когда-то в старом номере журнала «Юность» я прочитала очень забавную дневниковую ленинскую запись — «я сам лично инкогнито в дрезине проверил состояние железных дорог»). Тогда тоже было много всего смешного.

В ближайшие дни мы ждали Васильева. Его мы действительно ждали — страшная история с «Норд-Остом» прославила его как человека отважного и благородного. Нас предупредили, что с Васильевым будет человек пятнадцать, значит, нужно срочно обустраивать новый гостевой дом — там только что провели электричество и даже сделали систему отопления от стального котла ДОН-2. ДОН-2 привезли в двух экземплярах. На всякий случай. Разобрали по винтику, собрали, и они заработали. «Советское — это отличное. От хорошего. Запомни первую заповедь дизайнера», — услышала я от своего начальника, когда впервые оказалась на своей новой работе. Как же мне сейчас больно это вспоминать. Мы тогда радовались какой-нибудь иностранной авторучке или шоколадке — наверное, так же, как теперь радуемся, когда находим последние отечественные прочные вещи вместо китайских подделок. И настоящие, наши продукты вместо отравленных заграничных. И наши старые мультфильмы вместо недобрых диснеевских…

Я уже три года жила в монастыре, когда Советский Союз разорвали на части и обезкровили. Мы тогда не сразу поняли, что с нами будет. Ну даже если бы поняли, разве от нас что-нибудь зависело? Меня отпустили домой как раз на Преображение девяносто первого года. С вокзала я позвонила сестре. «А ты не могла выбрать другой день для приезда?» В этот день танки ГКЧП шли по улице Горького.

Мы поехали в мебельный магазин, купили из самого дешевого самое приличное, и через два дня гостевой дом был совсем обжит — можно принимать Васильева, да кого угодно теперь можно здесь принимать.

Васильев так и не приехал, но зато благодаря ему в домике теперь была красота.

В тот день мы ехали с Иулианией на Оршу, и вдруг раздался звонок — это была Валентина Никаноровна: «Мне очень плохо, возьмите меня с собой. А можно мне будет у вас остаться ночевать?». Чтобы Валентина Никаноровна унывала — такого еще не было. Она в советское-то время водила детей на Пасху крестным ходом вокруг детского садика, где была директором, никого не боялась.