Антоний Храповицкий - Собрание сочинений. Том I

Итак, иконостас должен распростираться в длину от стены до стены, а в вышину? – «В древности были низкие иконостасы, и мы потому ставим такие», – ответят современные строители. Верно, но в таком случае для чего вы строите храм в стиле XVII века, нарочито слаженный для высокого иконостаса? Ведь стиль Алексея Михайловича, т. е. стиль длинного храма с низкою западною частью, с низким алтарем, но очень высоким колодцем в центре, рассчитан именно на пятиярусный иконостас; тяжелые, но внушительные храмы-ящики XVI в., например, Успенский собор Сергиевой Лавры, Знамения в Новгороде (XVII в.), Успения в Тихвинском (XVI в.) или в валдайском Иверском (XVII в.) монастырях, имеющие не круглые византийские очертания, но изобилующие прямыми углами и прямоугольными поверхностями, совершенно не могут быть удовлетворены одною спешною росписью, искупающею отсутствие или низкий размер иконостаса в византийских крутых или кучеобразных постройках, например, в соборе святого Владимира в Киеве.

«Но ведь жалко закрывать иконостасом роспись горнего места». Да! Русские решались на это не сразу. Иконостасы Троицкого собора Сергиевской Лавры или новгородской Софии доходят только до двух третей храма; но затем развитие иконостасов пошло далее и в XVII веке достигло чудной красоты, богато заменяющей собою для стоящих в церкви людей алтарную роспись. Древнейшие иконостасы – это просто сдвинутые ряды икон; иконостасы же более поздние – это чудо искусства сами по себе, и не напрасно русские считают их лучшим украшением храма и сравнивают храмы между собою по красоте иконостасов. Классические иконостасы ХУЛ века, сохраняя главное свойство древне православного храма, красующегося только иконами, т. е. святыми изображениями (а не безыдейною орнаментикой – мебелью костелов в стиле рококо), вносят в красоту церковную особую идею художественного сочетания этих изображений друг с другом. Так называемое тело иконостаса в высшей степени просто: по направлению вширь оно представляет собою полное однообразие рам или разделений между иконами; по направлению снизу вверх требуется небольшое разнообразие, и притом не столько в самом составе рам, сколько в форме святых икон, иконных досок. Нижний ряд составляется из нарочитых, особо чтимых больших икон различной ширины, второй ряд – праздники – низкие и широкие, третий ряд – апостолы во весь рост, узкие и высокие, четвертый ряд – поясные изображения пророков – парами, разделенными сверху, но только до половины. Самые перегородки, или тело иконостаса, не шире четверти аршина; если вы вынете из него иконы, получится самый заурядный трафарет, но когда вставите священные изображения, восхищенный взор ваш не может оторваться от этого чудного целого. Что такое изображает собою подобный иконостас? Это лествица Иакова, по которой восходят и нисходят не только святые, но вся торжествующая Церковь. Благоговейному богомольцу представляется весь сонм святых живым, движущимся вверх и вниз. В первом ряду Спаситель, Богородица, Предтеча, Никола и местные святые говорят ему: «Вот, мы здесь всегда с тобою, мы сошли с неба, чтобы звать тебя туда, к нам». События нашего искупления во втором ряду как бы медленно спускаются сверху и говорят: «Вот что совершил, что претерпел для тебя Христос, преклонивший небеса и сошедший на землю: смотри, сколько святых, вдохновившись этими событиями, забыли землю и пошли на небо». Богомолец поднимает свой взор выше: там святые апостолы, простираясь к Царю славы, будто готовятся пройти все выше и выше по иконостасным перегородкам, как по ступеням. А в храмах Малороссии этот ряд устроен дугой и восхождение святых выражено еще рельефнее. Пророки уже удостоились небесных высот и устремили восторженный взгляд на центральный образ воплощения от Пречистой Девы, торжественно подъемля свитки своих пророчеств, где все это было предсказано Святым Духом. Богомолец переводит свой взор на центр иконостаса. «Да, это Мое Царство», – говорит ему Пантократор из Деисиса. «Я и поныне разделяю Тайную Вечерю со Своими последователями», – вторит Он ему со второго ряда иконостаса. «А смотри, как прекрасен вход к престолу Божию, к Его тайнам», – говорят ему Царские врата.

Отцы и братья! Если будете строить или перестраивать храмы, ставьте большие многоярусные иконостасы: нет большей красоты церковной, как эта полнота церкви торжествующей, представленной по одной громадной плоскости перед взором народа, обращенного на Восток. Не слушайте тех, кто говорит, будто иконостасы умалили значение стенной росписи: оно сохраняется во всей силе; только алтарь скрыт, но сие и подобает в наше время, о чем скажем при случае. А церковная стенная роспись вся на глазах у народа. Когда богомолец отстоит службу и повернется к боковым стенам, святые говорят ему со столбов: «И здесь мы, весь мир подчинен нашему сердцу». Богомолец поднимет голову кверху: там в куполе он видит Христа и вспоминает слово Писания: дабы все небесное и земное соединить под главою Христом (Еф. 1,10). И действительно, вокруг Него Ангелы, там – апостолы, евангелисты, а на боковых стенах как бы продолжается второй ряд иконостаса – события евангельские и вселенские соборы. Богомолец направляется к выходу. «Ты возвращаешься к земным делам, но помни, чем все они кончатся», – говорит ему Ангел с картины Страшного Суда, раскинувшейся по всей западной стене храма. Богомолец не спешит выйти, он трепетно всматривается в грозное изображение: «Помышляю день страшный и плачуся деяний моих лукавых, како отвещаю Бессмертному Царю или коим дерзновением воззрю на Судию, блудный аз», – говорит он себе и оборачивается на восток, чтобы сотворить три выходные метания. А там опять сияет благолепный иконостас, и святые его говорят: «Не страха ради, не ради нетленной красоты Христова Царства помни о нем, когда выйдешь отсюда на рынок жизни». И богомолец примиренный и просветленный выходит на дело свое и на деяние свое до вечера, а там, становясь на молитву, снова обращает свою мысль к Страшному Суду Божию и к красоте торжествующего собора святых в Царстве Христовом.

Нет, не испортили Малороссия, и Москва, и Новгород византийскую красоту церковную огромными иконостасами, не испортили, а усовершили; об этом совершенстве красоты церковной во всей ее сложности сравнительно с простотой христианской древности можно сказать то же, что сказано о философии христианских истин или о богословии трех вселенских учителей: «Премудрость приемше от Бога, словом разума составляете догматы, яже прежде словесы простыми низлагаху рыбарие в разуме силою Духа, подобаше бо тако простей нашей вере составление стяжати» (седален 30 января). Святые отцы увенчали истины нашей веры богословскою системой, а художники византийские и русские выразили их красоту духовную в иконах и в иконном сочетании на стенах святых храмов и в их иконостасах. Лучшие иконостасы мы помним следующие: два в соборах Сергиевой Лавры, четыре в Московском Кремле, один – новый – у Николы Угреши, также в соборе псковском (особенно прекрасный), также у Знамения в Новгороде, также в Тихвине. Но едва ли не все их превосходит иконостас валдайского Иверского монастыря, сооруженный величайшим человеком русской истории – Святейшим Патриархом Никоном. Великолепная празелень иконостасного тела и фонов придает особенную духовность многоярусному сочетанию священных изображений: не только сами святые кажутся поднимающимися к небу, но они будто поднимают за собою и богомольца, и он готов восклицать с Петром: «Господи, добро нам есть зде быти!»