Иван Концевич - Стяжание Духа Святого в путях Древней Руси. Оптина Пустынь и ее время

Через два года о. Амвросий совсем переселился в обитель Шамордино, а о. Иосифу он велел оставаться в Оптиной. О. Иосиф сильно скучал без старца, но покорный воле Божией и старца примирился со своим новым положением. Еще через год, в 1891 г., старец Амвросий тяжело заболел и скоро умер. Все близко знавшие о. Амвросия тяжело переносили эту смерть, но тяжелее всех ее переносил о. Иосиф. Однако он не потерялся и не упал духом, а еще утешал других. После смерти о. Амвросия духовное окормление Шамординской обители перешло к о. Иосифу. А вскоре после смерти скитоначальника о. Анатолия о. Иосиф занял и эту должность и с нею стал старцем для всей братии Оптиной Пустыни.

Итак, «хибарка» о. Амвросия, свидетельница стольких молитв и подвигов, не опустела. Духовные чада о. Амвросия видели в о. Иосифе его преемника.

Распорядок дня о. Иосифа был заведен раз и навсегда. С утра он принимал посетителей. После трапезы немного отдыхал, а затем опять принимал народ. К себе он был всегда строг и никогда не позволял себе никаких послаблений. В обращении он был ровен со всеми. Его краткие ответы и сжатые наставления были действительнее самых продолжительных бесед. Кроме влияния своим благодатным словом на душевное расположение человека, о. Иосиф имел еще несомненный дар исцеления болезней душевных и телесных. Случаев, в которых ясно обнаруживался его дар прозорливости, так много, что невозможно их передать. Вот два примера. Одна козловская помещица решила поехать в Оптину Пустынь и пригласила своих дочерей ее сопровождать. Младшая согласилась, а старшая предпочла остаться дома, чтобы развлекаться с ожидавшимися гостями. Оптина понравилась помещице, и она собиралась здесь подольше пожить. Но о. Иосиф послал ее немедленно домой, говоря, что надо торопиться, «а то, пожалуй, и гроба не застанете». Подъезжая к дому, помещица действительно увидела гроб, который выносили из дома: ее старшая дочь убилась, упав с лошади при верховой езде.

Другой пример прозорливости о. Иосифа приводится нами впервые. В книге «На Берегу Божией Реки», изданной в Тр.-Сергиевой Лавре в 1916 г., написано следующее:

«25 сентября. День Преподобного Сергия Радонежского и всея России Чудотворца. День моего Ангела. Вчера с вечера у нас в доме служили всенощную, и как же это было умилительно! И весь сегодняшний день сердце праздновало какой-то особенной праздничной радостью.

Ходили к старцам. Старец о. Иосиф поразил меня некоей неожиданностью, какой я от него никогда не видел и ожидать не мог. Принял он нас в своей комнатке. Сидел он слабенький, но очень благодушный, на своем диване, одетый в теплый подрясник серого цвета из какого-то очень мягкого пушистого сукна. Подрясник был опоясан довольно тонким шнурком, сплетенным из нескольких шнурков — белых и красных. Мы стали перед старцем на колени, чтобы принять его благословение. Батюшка благословил и вдруг порывистым движением снял с себя шнурок и со словами:

— Ну, вот, на — тебе!

Надел мне его на шею и ловко завязал его мне на груди узлом, на редкость красивым и искусным.

Что бы это могло значить?»

Автор С. А. Нилус недоумевал и спрашивал себя, что значит это, по-видимому, имеющее какое-то значение действие старца-пророка?

Объяснение этому связыванию пришло в голову гораздо позднее. Связывание поясом символически обозначает темничное заключение, что и произошло с Нилусом приблизительно через 20 лет. В Деяниях пророк Агав поясом Ап. Павла связал себе руки и ноги: «Мужа, чей этот пояс, так свяжут в Иерусалиме иудеи и предадут в руки язычников» (Деян. XXI. 11).

Уча других терпению, смирению, незлобию, старец Иосиф сам первый подавал пример в исполнении всех этих добродетелей. Всякие скорби он переносил с таким благодушием и спокойствием, что посторонние не догадывались о переживаемых им испытаниях. Он призывал своих духовных чад к творению Иисусовой молитвы, указывая при этом, что при этой молитве необходимо смиренно вести себя во всем: во взгляде, в походке, в одежде. Молитвою достигается даже сама молитва.

О. Иосиф пробыл на своем посту скитоначальника и старца братии 12 лет. Последние пять лет он стал ослабевать и иногда по два дня не принимал никого. С 1905 г. он стал особенно часто прихварывать, но духом был все так же бодр и ясен. Напоследок ему пришлось отказаться от должности скитоначальника. В Шамординской обители умерла умная и способная настоятельница. Сразу усилился приток дел, вопросов и хлопот. Старец Иосиф слег и больше уже не вставал. Простившись с оптинской братией и с Шамординскими и Белевскими сестрами, он скончался 9 мая 1911 г.

В жизнеописании старца о. Иосифа (переизданном Св. Троицким монастырем в Джорданвилле в 1962 г. стр. 117-120) приведен рассказ о. прот. Павла Левашева, который сподобился видеть старца о. Иосифа, озаренного фаворским светом, сопровождающим высокую степень умносердечной молитвы, как о том пишут святые отцы в «Добротолюбии». Вот прямой текст рассказа о. Павла:

«В 1907 году я первый раз посетил Оптину пустынь как-то случайно, ибо к этому не готовился. Кое-что слыхал раньше о старцах, но никогда их не видал. Когда я приехал в обитель, то прежде всего лег спать, так как в вагоне провел бессонную ночь. Колокол к вечерне разбудил меня. Богомольцы отправились в храм на богослужение, я же поспешил в скит, чтобы иметь возможность побеседовать, когда всего менее было посетителей. Расспросив дорогу в скит, а там келию старца Иосифа, я, наконец, пришел в приемную хибарки. Приемная — это маленькая комнатка с весьма скромной обстановкой. Стены украшены портретами разных подвижников благочестия и изречениями Св. Отцов. Когда я пришел, там был только один посетитель, чиновник из Петербурга. В скором времени пришел келейник старца и пригласил чиновника к батюшке, сказав мне: “Он давно ждет”. Чиновник побыл минуты три и возвратился; я увидел: от головы его отлетали клочки необыкновенного света, а он, взволнованный, со слезами на глазах, рассказал мне, что в этот день утром из скита выносили чудотворный образ Калужской Божией Матери, батюшка выходил из хибарки и молился; тогда он и другие видели лучи света, которые расходились во все стороны от него молящегося. Через несколько минут и меня позвали к старцу. Вошел я в убогую его келейку, полумрачную, с бедной, только деревянной обстановкой. В это время я увидел глубокого старца, изможденного беспрерывным подвигом и постом, едва поднимающегося со своей коечки. Он в то время был болен. Мы поздоровались; чрез мгновение я увидел необыкновенный свет вокруг его головы четверти на полторы высоты, а также широкий луч света, падающий на него сверху, как бы потолок кельи раздвинулся. Луч света падал с неба и был точно такой же, как и свет вокруг головы, лицо старца сделалось благодатным, и он улыбался. Ничего подобного я не ожидал, а потому был так поражен, что решительно забыл все вопросы, которые толпились в моей голове и на которые я так желал получить ответ опытного в духовной жизни старца. Он, по своему глубочайшему христианскому смирению и кротости, — это отличительные качества старца, — стоит и терпеливо ждет, что я скажу, а я, пораженный, не могу оторваться от этого для меня совершенно непонятного видения. Наконец я едва сообразил, что хотел у него исповедоваться и начал, сказав: «Батюшка! Я великий грешник». Не успел я сказать это, как в один момент лицо его сделалось серьезным, и свет, который лился на него и окружал его голову — скрылся. Предо мной опять стоял обыкновенный старец, которого я увидел в момент, когда вошел в келью. Так продолжалось недолго. Опять заблистал свет вокруг головы и опять такой же луч света появился, но теперь в несколько раз ярче и сильнее. Исповедовать меня он отказался по болезни своей. Спросил я совета его об открытии в своем приходе попечительства и просил его св. молитв. Я не мог оторваться от столь чудного видения и раз десять прощался с батюшкой и все смотрел на его благодатный лик, озаренный ангельской улыбкой и этим неземным светом, с которым я так и оставил его. После еще три года я ездил в Оптину Пустынь, много раз был у батюшки о. Иосифа, но таким уже более никогда не видел его.