Лев Лебедев - Великороссия: жизненный путь

Смыкалась связь времён!..

Великороссия могла вернуться в то состояние, в котором, в XVII в., она была не только — Третий Рим, но ещё и Новый Иерусалим! Но теперь, в XX в., это был бы Новый Иерусалим, оснащённый всей мощью современной индустрии и вооружений, уже, как мы видели, возымевший реально власть влиять на дела міровые (если только не руководить ими!), міром знаемый и признаваемый, как одна из самых великих держав! Ради этого Русский Царь и Царица, безгранично любящие друг друга, молодые (ему шёл 37-й, а ей — 33-й год!) согласились прекратить супружескую жизнь, пожертвовать ею... Прав был владыка Антоний (Храповицкий), когда вспоминая ту беседу с Царём, восклицал: «Нам надо было бы в ноги ему! А мы... промолчали!»

Царь понял, что не только мірская, но и церковная общественность в лице иерархии Церкви не готова принять его предложения, не может понять сейчас значение замысла и оценить перспективу, не созрела. А настаивать на своём Царь не мог, т.к. в этом случае принятие его воли не было бы свободной волей, желанием самой Церкви, а снова — актом её подчинения, что лишало бы смысла всё задуманное им преобразование. Ему оставалось одно — ждать. Поэтому Государь, разрешив и одобрив начало работы по подготовке Поместного Собора с выборами Патриарха в виде открывшегося по его указу в 1906 г. Предсоборного совещания, вместе с тем откладывал созыв самого Собора на неопределённое время. К тому находились и вполне уважительные внешние причины, — сперва смута 1905-1907 г.г., потом начало войны в 1914 г... Но теперь можно с большой вероятностью сказать, что не в этих только причинах было дело: подав идею великого плана, Государь ожидал, когда она овладеет сознанием самой иерархии.

А Российские архиереи, словно напуганные тем, что Царь станет Патриархом, не сговариваясь, молчали и обсуждали всё, что угодно, только не это предложение, тем паче, что сам Государь больше никогда не возвращался к нему.

Для него же помимо прочего, всё осложнилось тем, что у столь долгожданного и поистине Богом данного Наследника Алексея обнаружилась опаснейшая и неизличимая болезнь гемофилия, выражающаяся в крайне слабой свёртываемости крови, так что каждый ушиб или царапина вызывали внутреннее кровоизлияние с ужасными, нестерпимыми болями, грозившее каждый раз смертью. Чтобы не вызывать волнений по этому поводу, болезнь до времени держали в строгом секрете. Наследник же возрастал наредкость живым, добрым и умным мальчиком. Старшие сёстры очень любили его, как, впрочем, и вся Семья, и вообще все, кто мог с ним общаться. «Солнечный луч», — так называла его мать, «Светлый Отрок» — назовёт его история. Он с детства стал страдальцем. Страшные боли во время обострения болезни лишали его всех сил, из детских уст в таких случаях вырывались сердечные молитвы или только одно слово: «Мама!...» Несмотря на это, Государь и Государыни согласились с воспитателем-швейцарцем Пьером Жильяром, что Наследник должен воспитываться в условиях достаточной свободы движений, ручного труда, игр, а не в изоляции от всего этого, дабы не стать личностью неполноценной, ущербной. Он с детства приобщался к правилам духовной жизни и благородного поведения. Однажды, зимой 1915 г., когда Государь ненадолго приехал в Царское Село провести время с Семьёй, дети пошли с ним играть в снежки. Алексей Николаевич, расшалившись, подкрался и бросил снежком в спину сестре Татиане. «И не стыдно тебе, Алексей? — сказал отец.-Ты поступаешь, как немец. Нападать на беззащитного человека сзади — это низко, это подло; предоставь это немцам». Цесаревич никогда больше не повторял ошибки. Все царские дети обладали, конечно, каждый своими особенностями, но всех объединяла взаимная любовь, редкостная чистота души, простота сердца, вера, так что Государыня имела основание говорить, что «все они — как один человек». Царские дочери, повзрослев, стали приглашаться на некоторые дипломатические приёмы, где изрядно скучали, но не были ни на одном балу! Старшую, Ольгу Николаевну, сватали в 1914 г. за румынского принца, ставшего потом и королём, но она отказалась выйти замуж, заявив, что она — русская и хочет всегда оставаться в России. Царские дети не учили немецкого языка, но только английский и французский. Любовь к Родине у всех детей была не только от отца, но и от матери. Россию Государыня называла — «моя Родина». 2/15 марта 1918 г. из заточения в Тобольске Императрица писала: «А немец перед дверью!! И все смотрят на Брата, как на спасителя — Боже, до чего дошли, что ждут врага, чтобы избавить их от внутреннего врага. И кто во главе послан? Брат... Понимаете!». Речь идёт о родном брате Государыни великом герцоге Эрнсте-Людвиге Гессен-дармштадтском, который тогда был во главе немецкого командования. 2/16 марта того же года Государыня писала: «Такой кошмар, что немцы должны спасти всех и порядок наводить. Что может быть хуже и унизительнее, чем это? Боже, спаси и помоги России! Один позор и ужас.... Совершенно нашу горячо любимую Родину общипали... Не могу мириться, т.е. не могу без страшной боли в сердце это вспоминать. Только бы не больше унижения от них, только бы они скорее ушли». 20 декабря 1917 г. Царица писала А. А. Вырубовой: «... Чувствую себя матерью этой страны и страдаю, как за своего ребёнка, и люблю мою Родину, несмотря на все ужасы теперь и на все согрешения. Ты знаешь, что нельзя вырвать любовь из моего сердца и Россию тоже, несмотря на чёрную неблагодарность к Государю, которая разрывает моё сердце, — но ведь это не вся страна». Подобных высказываний в сугубо личных письмах Царицы очень много. Когда в начале 1918 г. до Царственных узников дошёл слух, будто Германия старается их освободить, Государыня сказала, что лучше останется в России «поломойкой», чем примет вражескую помощь. Когда в том же году во время переговоров с немцами в Брест-Литовске один русский стал говорить представителю Германии, что немцы должны спасти Царскую Семью, хотя бы ради Императрицы, тот раздражённо ответил: «Вы, русские, странные люди... У нас в правительстве всем известно, что ваша Императрица считает себя настолько русской, что никогда не примет нашей помощи!»

Патриотизм Царской Семьи, исходивший, конечно, от Главы — Государя Николая II, был свободен от крайности шовинизма, или поклонения идолу «Отечества». Об этом приходится говорить, поскольку определённая часть общественности страдала именно этим недостатком. Россия воспринималась ею по-язычески, как Третий Рим не в смысле духовном и церковном, а в смысле совершенно безрелигиозном — как «Великая Империя», вся честь и слава которой — в земном богатстве, процветании и военной силе. От такого имперского угара предупреждали российское общество многие, в том числе один из самых больших патриотов Родины А. С. Хомяков. В своём стихотворении «России», возражая «льстецам», призывающим страну «гордиться» тем, что она «земля несокрушимой стали, полміра взявшая мечом», что «красны степей (её) уборы и горы в небо уперлись, и как моря (её) озёры», он говорил: «Не верь, не слушай, не гордись!..»