Лев Лебедев - Великороссия: жизненный путь

Вот отсюда и начинаются злоключения с понятием «патриотизм» в дни войны! Вторжение Германии в СССР взволновало всю русскую эмиграцию! И раскололо её! Большинство приветствовало «освободительную» миссию Германии. Меньшая, но заметная часть эмигрантов, под воздействием давнего идеологического истукана «отечества», увидело в этой войне нападение немцев на русских, на «Родину». И те и другие эмигранты при этом одинаково были патриотами России! Русское национальное, патриотическое сознание и чувство нарочито загонялись в узкое пространство между двумя одинаково чуждыми и враждебными им берегами...

Кто-то сильно старался вконец сбить с толку и запутать русских людей!

Самыми мудрыми стали те, кто не занял ничьей стороны, — ни фашистов, ни коммунистов, — и не принял в завязавшейся схватке совсем никакого участия.

А что же русские люди в Советском Союзе, на незанятой немцами территории?

Впервые всерьёз испугавшийся Сталин обратился в начале войны к населению СССР так, как большевики никогда ранее не обращались: «Соотечественники, братья и сёстры!»... Почти, — как священник с амвона! Он и партия извергов быстро смекнули, что ради сохранения себя и своей власти нужно включать все моральные факторы, вплоть до русского патриотизма и даже — до веры и Церкви! Коммунистам не оставалось ничего другого, как сделать опору на то, что они до сих пор «выжигали калёным железом», — на историческую память народа.

Сразу же в речи вождя на параде 7 ноября 1941 г., с которого войска уезжали прямо на фронт, вспомнили Александра Невского, Димитрия Донского, Суворова и Кутузова. Война была свыше объявлена «Отечественной» и даже «священной». Поначалу в Москве наспех открыли несколько храмов. Затем начали открывать и в иных местах (выбивая тем «козыри» у немцев). Уже не горели костры с иконами, исчез «Союз воинствующих безбожников» и журнал с таким же названием. Хотя атеистическое воспитание и образование не прекращались ни на минуту. Союзники тоже посоветовали Сталину прекратить гонения на веру, сославшись на «общественное мнение» своих стран. Но и без этого совета Сталин знал, что делать. В 1943 г. он встретился лично с Сергием (Страгородским), Алексием (Симанским), Николаем (Ярушевичем), вспомнил даже о том, что некогда сам был семинаристом... На встрече договорились о созыве церковного Собора для «выборов» патриарха, каковым был (без всяких выборов) определён Сергий, о возобновлении духовных школ в крупных городах, об открытии кое-где храмов и епархий, об издательской деятельности. Было открыто более 10 тысяч храмов, Троице-Сергиева Лавра, несколько семинарий, две академии. Из ссылок возвращены некоторые (далеко не все!) уцелевшие священнослужители, соглашающиеся сотрудничать с Сергием. Был учреждён государственный орган — Совет по делам Православной Церкви (впоследствии — «по делам религий») при Совете Министров СССР, ставший органом подавления подлинно церковной жизни и разрушения её изнутри. В том же 1943 г. впервые в Москве разрешили отпраздновать Пасху. В ответ «великому вождю Советского народа, дорогому, любимому товарищу Сталину» полились потоки льстивых восхвалений от лица иерархов и духовенства «патриархии»; на литургиях и молебнах о нём, губителе народов России, стали возноситься «усердные молитвы»... Одновременно «патриархия» на весь мір не переставала заявлять о том, что «измышления» о гонениях на веру и Церковь в СССР являются лживыми выдумками злобных врагов «отечества»... 12 сентября 1943 г. на лжесоборе епископов «патриархии» Сергий стал «патриархом», а 15 мая 1944 г. он уже умер, перед тем успев вместе с НКВД и лично с т. Сталиным, «завещать» «патриаршество» Алексию (Симанскому), что и было исполнено таким же подставным лжесобором в феврале 1945 г. Создавалась и в Союзе и за рубежом видимость возрождения Русской Церкви, и её добровольного, искреннего единения с советским режимом.

Сталин начал играть новую роль чуть ли не «самодержца»... Один из немногих художников, допускавшихся в Кремль писать Сталина «с натуры», работал над его портретом. Старался быть «реалистичным». Сталин взглянул на холст и поморщился: «Плохо». «Почему?» — обомлел художник. «Державности не вижу», — ответил вождь. Художник мигом сообразил, что нужно; выпятил Сталину грудь колесом, придав торсу мощный, богатырский вид. И Сталин похвалил. Слово «Держава» и впрямь стало в те дни очень популярным. Живо вошли в обиход и запретные ранее слова «Россия» и даже «Русь». В том же 1943 г. зазвучал новый гимн Советского Союза: «Союз нерушимый республик свободных сплотила навеки великая Русь». Правда, тут же говорилось, что «Ленин великий нам путь озарил, нас вырастил Сталин на верность народу (?!), на труд и на подвиги нас вдохновил», что было гораздо ближе к правде, чем слова о Руси. Тема ведущей роли Руси, русского народа в историческом процессе сделалась чуть ли не главной. Русские народные сказки, былины стали издаваться большими тиражами. Всё русское исконное стали хвалить на все лады. После войны это трансформировалось даже в известную кампанию «борьбы с космополитизмом», когда наряду с возрождением некоторых верных оценок значения русской истории, науки и культуры, которое раньше замалчивалось или принижалось, шарахнулись в крайность нелепого преувеличения русских достижений, так что положительно отметить что-нибудь западное было просто опасно. Под запрет попали джаз и западные танцы. Вместо них молодёжи навязывались якобы русские «бальные танцы», невесть откуда извлечённые... Ярлык «безродный космополит» для учёного или писателя означал конец карьеры. Умилительное искусственное (а потому-лживое) любование всем русским, своим (берёзками, цветочками-василёчками) достигало степени истерии, порождавшей у многих реакцию отталкивания в противоположную сторону — к Западу... В дни войны с немалым изумлением «советский человек» начал встречать в центральных газетах (!) сообщения (правда, крайне лаконичные) о больших денежных взносах Церкви в фонд обороны, о том, что на средства верующих были построены для фронта авиаэскадрилья «Александр Невский» и целая танковая колонна «Дмитрий Донской» (в конце 1942 г.). По этому поводу «патриарх» Сергий писал, что колонна «понесёт на себе благословение Православной нашей Церкви и её... молитву об успехе русского (?!) оружия». А на освящении танковой колонны другой вдохновенный лжец — митрополит Николай (Ярушевич) без зазрения совести говорил о том, что «наш народ» воюет «под знамёнами свободы (!), правды (!), мира (!)». Потом народы Восточной Европы узнают, что это за свобода, правда и мир, привезённые на советских танках...